Кувыркальщица.

В свой первый рабочий день Марина тщательно чистила зубы. Ведь до этого она была только секретарем с чашкой! Она слегка гордилась собой, глядя в свои белые передние резцы и клыки, улыбалась широко и приветливо, вспоминая директора. Директор Предприятия по Продаже и Доставке Ламп отсеял всех и сразу схватил ее, Марину!

Все уже ждут. Надо торопиться. Когда Марина натягивала чулки на свои длинные, но не паучьи ноги, она вспоминала все, что знала о Лампах. Но как все будет, кто будет ее Начальницей? Марина представляла ее статной, скромной, похожей на настоятельницу монастыря. Будет ходить по Предприятию в первый рабочий день, показывать ей все лампы, искоса, украдкой, будто сама того не желая, поглядывать на Марину и думать: «Да, из нее вырастет толк». Потом они будут работать. Марина будет прибегать к ней с предложениями, счастливая, захлебывающаяся, по-детски махать руками и кричать: «Надо продавать лампы лучше!», а Начальница будет ее мудро усмирять, а потом уже выслушивать рационалистические предложения. Марина нарожает инноваций, потом ее продвинут… Но тут Маринина мысль спотыкалась об интерес. Все было заволочено пеленой призвания.

В жизни же Начальница, нехай и профессиональная, ощутила своим прожжённым, окостенелым нутром угрозу от Марины. Начальница была женщиной-обороной. Везде у нее были враги, она их умело создавала. Когда Марина несколько величаво, но скромно, как вологодская девушка с самоваром, вплыла в ее кабинет, Начальница мысленно сделала стойку. Подсидит. Марина села, перекинув на обширную грудь с двумя чуть выпирающими сосцами свою канатообразную косу, и Начальница испугалась этой косы как змеи. Сожрет.

Говорили мало. Начальница рассказала, как надо обсасывать клиента, намекнула на дисциплину, а сама решала ребус - как уморить Марину. И Марине первым делом поручили Филиппа, который ее укокошит. Филипп скупал лампы для продаж другим Предприятиям по Продаже и Доставке Ламп будучи капризным и размажористым мальчиком. Все сотрудницы Предприятия ловили его как жениха, и каждая вожделела его заказов. Он приходил в кабинет итальянским актером, задирал ноги на стульях, показывал зубы и хватал сотрудниц за попки. Сотрудницы отставляли попки посильнее.

Вот так, в первый рабочий день из кабинета Начальницы Марина поплыла в уголок кабинета Сотрудниц, где стоял ее еще чужой, но уже такой интересный стол. Сотрудницы испугались Марину с первого взгляда: русская, пышнотелая, со спящей силой… Марина медведицей из фольклора выступала по ламинаду, и такой свежатинкой веяло от нее! Сотрудницы, маленькие, незначительные хищницы были раза в три меньше Марины в ширину, каждую Марина могла бы свернуть калачиком, и видно было, что всех она выстоит.
Марина познакомилась со столом, влезла в него и дружелюбно заобщалась с телефоном. В нем был Филипп. Сотрудницы все это поняли, стали источать желчь, подслащенную сахарной ватой, но Марина, вся в деле, как настоящий, абстрагированный персонал-профессионал, пела и пела в трубку. Она говорила Филиппу о лампах светодиодных, об энергосбережении, о механической прочности и насыщенности цветов… И сама она была такой насыщенной, что Филипп слушал и слушал ее сладостный голос и вдруг охрип. Не разбирая слов, он заказал много партий разных ламп, и это была Маринина победа и начало ее мученичеств.

Начальница поняла, что Марина ее съест. Марина тоже расстроилась, так как вместо дружелюбного хоровода Сотрудниц она попала в банку с кильками. Сотрудницы замолкали при ее появлении, прятали от нее бланки заказов, отговаривали мужчин посещать с ней бары и рестораны. «Она же техана!» И слабовольные мужчины тушевались - боялись подпортить репутацию самцов. Марина часто ловила на себе тайные, робкие знаки, но знала, что у них идет борьба между вожделением и комильфо. Мужчины оставались безутешными.

«Я не пойду на Новогоднюю вечеринку!» - кричала Марина, стоя в одной рубахе и с распущенной косой, как царевна Софья в Новодевичьем монастыре. «Нет мне там места, не мой это праздник жизни!» «Что ты», - пугалась Лучшая Подруга, - «поди, докажи им, что ты тоже стоишь праздника!» И заплетала Марине косу.

Корпоративная Новогодняя Вечеринка удалась, как может удаться дьявольский бал, с приглашенными ведьмами, с мелкими бесами, с дьяволицами и убогими чертями. Сотрудницы, облаченные в порок, хохотали, запрокидывая головы, как горлицы с телами змей. Сигареты с остервенением бессмысленно сжигали себя, алкоголь распускался ядовитым паром... И всем этим инфернальным балом управлял Ведущий в блестящем пиджаке, напоминавшем блеск хрусталя в серванте при освещении светодиодными лампами. Ведущий объявлял музыку, конкурсы, отпускал сальности, приглашал на сцену девушек, которые с удовольствием участвовали на ней в сомнительных викторинах и задирали ноги и юбки… Марина ощущала себя соляным столпом.

Она уже хотела величаво уйти своей гордой походкой, но тут Ведущий в хрустальном пиджаке объявил конкурс – кто лучше всех кувыркнется. Марина вспомнила уроки физкультуры, где она очень хорошо кувыркалась через голову. И она решилась! Что-то всколыхнулось в ней синей птицей, какой-то древний языческий дух пробежался по позвоночнику, и она встала! Зал замер. Марина легкой, медвежьей поступью подошла к хрустальному ведущему, присела в своей длинной юбке на корточки, выкинула руки вперед, уперлась ими об пол, как жрица в ритуале, наклонила к полу свою голову, и тут зал ахнул! Ожившая коса скользнула с плеча, плетью ударилась оземь и понеслась за кувыркающейся Мариной. Марина волнообразными движениями поднимала спиной свои широкие, всепобеждающие ноги, и странным, старославянским шутом женского рода на царском пиру катилась между столиками. Зал аплодировал! Ведущий ликовал! Помощник ведущего уже выносил огромную, шоколадную медаль, чтоб повесить ее Марине меж двух грудей, а антрепренер вынашивал свои планы. Когда Марину поздравляли с аншлагом, когда мужчины наливали ей рубиновое вино в бокал для брудершафта, антрепренер бочком, бочком - извините, извините, - подлез к Марине и предложил. Так и сказал: «Как Вы смотрите на то, чтоб стать профессиональной кувыркальщицей?» Марина лихо перекинула косу на левое плечо, задорно взглянула антрепренеру в глаза и с криком «Где наша не пропадала!» согласилась.

На следующей неделе лампы Филиппу ссужала Начальница. Он больше никого не хотел. (c)