"ПЛЕМЕННОЙ БЫК. Выбор племенного быка—дело серьезное и ответственное. Плохой бык может в 3-4 года испортить все стадо. Здесь всего больше подходит мудрое выражение: «семь раз при мерь, один раз отрежь». При выборе быка нужно все взвесить, оценить, обратить внимание на все его качества; особенно нужно стараться не просмотреть его худых качеств. Необходимо оценить быка со стороны его происхождения; надо узнать, от какой матери и какого быка он родился, узнать качества матери. Необходимо осмотреть быка со стороны здоровья, правильности телосложения и, если бык был уже в случке, разузнать, какое он дает потомство. После тщательной оценки можно делать выбор и решать вопрос окончательно. Какие же хорошие качества должен иметь бык-производитель? Прежде всего, бык должен быть здоров и крепкого сложения. Племенной бык должен иметь полный возраст и, во всяком случае, ранее 2-х лет в племенную службу пускать его нельзя. От быка-производителя требуется также и правильное телосложение. Оно указывает на то, что бык крепкий, воспитан хорошо и хорошо развился. Хорошо сложенный бык для молочного стада должен иметь легкую негрубую голову, широкую и глубокую с небольшим подгрудком грудь, прямую спину, ровную и широкую поясницу, широкий зад, крепкие, широко расставленные задние ноги ,нежную, с мягким волосом кожу со складками на шее; глаза большие, живые, широко раскрытые, светлые; яички хорошо развитые, упругие, покрытые нежной кожей и не слишком отвислые. (Рис.).Нрав быка племенного—покойный, не злой, но живой и бодрый. Злых быков для племенные целей лучше не держать. Нужно выбирать на племя такого быка, который родился не только от многомолочной коровы, но чтобы и отец его происходил от таких же родителей. Когда племенной бык имеет из молочной семьи не только родителей, но и деда с бабкой и т. д., то с уверенностью можно сказать, что потомство он дает также молочное. Знание родословной племенного быка всем и везде облегчало работу по улучшению стада

Содержание племенного быка.

В деревенских стадах бык служит обыкновенно 2-3 года, а потом он становится вялым и многим кажется отяжелевшим. Между тем, важно, чтобы хороший бык служил дольше. Во-первых, потому, что это для хозяйства дешевле; ему не нужно тратиться на частую смену быка; во-вторых, при продолжительной службе от хорошего быка получается больше потомства и, в третьих, что особенно важно, легче и лучше узнать племенные качества быка по выросшему потомству. В деревенских стадах быки становятся скоро вялыми и утрачивают свои племенные качества потому, что содержатся и используются неправильно. Бык в наших хозяйствах, кроме грубого корма—сена и соломы, никогда ничего не видит; между.тем, он ходит в табуне, где на его долю приходится 50-60 коров; покрывает он каждую не один раз; силы тратит много, а восстановить их не с чего,—сеном с соломой или на плохом выгоне силы не восстановишь. Это одна причина. Второй причиной служит то, что быки рано начинают крыть. Надзора за ними никакого нет, ходят они все вместе с телками и коровами; прыгать на них начинают с 6-7 месяцев. Понятно, почему такой бык и делается вялым к 4-5 г одам. По настоящему для наших быков это коренной возраст, а они уже устарели. Чтобы сберечь быка и сохранить годным для племенной службы на долгое время, за ним нужен уход и использовать его нужно с толком и расчетом. Прежде всего, не нужно на одного быка давать много коров, особенно если он ходит в табуне. При вольной случке на одного хорошего быка полагается 40-50 коров, а если охота у многих коров появляется в короткий период, то и того меньше—25-40. В этих случаях лучше иметь для табуна лишнего быка. Хотя бы раз в неделю быка нужно оставлять дома и в табун не пускать. Он за день отдохнет и подкормится, опять наберется сил. При ручной случке на быка можно дать коров гораздо больше—до 60, а если случка идет равномерно в течение всего года, то и до 80 коров. В день бык может покрывать 1-2 коровы. Каждую неделю на 1-2 дня его нужно от случки освобождать для отдыха. Покрывать одну и ту же корову под ряд два раза не следует. В этом нет никакой надобности. Если корова в охоте, то она и с одного раза от сильного, живого быка обгуляется.

Как кормить племенного быка.

Кормить быка нужно хорошо. При случках он тратит много силы. Ограничиться одним сеном и соломой нельзя. Каждый день ему, кроме хорошего сена, нужно давать овса фунта 4-5, а большому быку и 6 фунтов; особенно в то время, когда появляется охота в короткий период у многих коров; в наших хозяйствах это так и бывает. Отелы у нас идут в одно время, и в 2-3 месяца почти все коровы телятся. Если быка летом держать во дворе, как это и бывает при ручной случке, то ему нужно каждый день косить свежей травы, давать лучшего сена и овса. Поить летом нужно не меньше трех раз чистой, прохладной водой. Если же бык ходит с коровами в табуне, то его дома все равно нужно подкармливать или травой, или сеном и каждый день давать овса. Больше всего о нем нужно заботиться по весне в начале выгона, когда в поле травы еще нет. В это время как раз и случек бывает больше. Нужно следить, чтоб!,! бык все время был живой, энергичный. Ближе к осени, когда коровы все обгуляются, быка можно кормить полегче. При хорошем, обильном корме, когда случек нет, бык может зажиреть и сделаться вялым.".

Для правильного выпаса, при котором коровы не утомлялись бы и хорошо наедались, требуется хороший опытный пастух, выгон, богатый травой и удобный, с хорошей водой, водопой. При этих условиях коровы будут всегда сытыми и хорошо будут доить. Пастуху на все лето вверяется не только скот, но и его продуктивность. В связи с этим на пастуха возлагается целый ряд обязанностей. Пастух должен: 1. Хорошо выкармливать скот и пригонять его домой сытым. 2. Поить во-время, досыта, из хороших водоемов. 3. Оберегать скот от увечья. 4. Хранить от хищников (волков, медведей). 5. Беречь скот от заразы. Вот сколько серьезных обязанностей лежит на пастухе. Справиться с ними может только, прежде всего, здоровый, крепкий, хорошо знающий свое дело, человек добросовестный. Только с такими качествами нужно нанимать пастуха. В наших деревнях бывает часто не так. Обыкновенно, все заботы употребляют только на то, чтобы нанять подешевле; а подешевле может работать только калека или слабоумный, или же почти беспомощный старик. А сколько от таких пастухов убытка несет население? Вряд ли эти убытки кто когда подсчитывал, а то давно бы все изменилось и не стали бы искать хоть плохого, но дешевого, а нанимали бы дорогого, но хорошего, надежного. Плохой пастух убытка дает очень много.
Если пастух пасет скот неумело: то держит его скученно, то без толку гоняет его с места на место и заставляет проходить большие пространства,—скот у него никогда, как следует не пасется. Дойные коровы убавляют удои. И, если каждая убавит только 3-4 фунта, то и то деревня каждый день не дополучит десятки рублей. Хозяйственные скотоводы, которые следят за удоями коров ежедневно, этот недостаток быстро замечают и коров своих из общего стада убирают; собираются группами и нанимают своего пастуха или же пасут сами по очереди и в накладе никогда не, бывают. Много в табунах от недосмотра бывает и увечий. То вымя, то бок пропорот. Иногда корова после увечья перестает доить и бывает годна только на мясо. А это в середине лета; от нее ждали молока и на это молоко только и надеялись, а его не стало. Положение таких хозяев очень тяжелое,—до урожая далеко, доходов больше нет; от дома отлучился на заработки нельзя: работы своей по-горло. Плохой пастух не разбирает и водопои: ему все-равно, где корова напьется: из лужи ли, или из вонючего болота; по сухому ли берегу она подходит к воде, или же вязнет по- брюхо в тине. Напьются коровы вонючей воды, начнет то ту, то другую вздувать. Часто через эту же воду заражаются какой, нибудь болезнью, начинается падеж. Бывает, что слабая скотина в тине завязнет и ног не может вытащить, а сзади идут другие, давят на нее, мнут. Хорошо, заметят это во-время, хоть искалеченную, да вытащат; а случается, что скотина так тут и пропадает. Не совсем хорошо бережем мы скот и от заразных болезней. Бывает, скотина падает от какой-нибудь заразной болезни, от сибирской язвы, например, а хозяин снимает с нее кожу, а труп отвозит в поле, часто на тот же выгон и не закопает его. Здесь его рвут собаки и растаскивают заразу по степи, заносят в деревню. К трупу же может подойти скот, и пойдет зараза гулять по селу и выхватит не 2-3 головы, а несколько десятков. Хороший пастух этого не допустит; он не даст скоту подойти к трупу, не проглядит, он всегда зорко следит зэ пастбищем. Брошенный труп он заставит убрать. В наших местах очень большой урон, особенно в мелком скоте (овцах, свиньях, телятах, жеребятах), наносят хищники: в урмане медведи, в остальных местах волки. Каждый год от этих хищников пропадают десятки тысяч молодняка и взрослых животных. Опытный пастух и здесь найдет, как сохранить скот: он знает опасные места, знает, где хищник любит подкараулить неосторожную скотину. В этих местах он больше наблюдает и. когда пасет в таких местах, не проспит.

"Деньги и люди хлынули на «Долину» с безумной щедростью. Месяц назад на униженные просьбы о монтажниках все конторы ответили категорическим отказом, ныне они же гнали в Сары-Шаган людей сотнями — как на уборочную, как на очередную ГЭС, как некогда в болота Санкт-Петербурга. Разнородная шваль эта была за разные чудачества выгнана с северных объектов и потому не увольнялась по 47-й, что никто в Москве не знал, когда и где экстренно потребуется рабочая сила. Из сотен, уже прибывших в Алма-Ату и десятками доставляемых сюда, на железнодорожную станцию, надо было выбрать всего тридцать пять — сорок монтажников высшего разряда, и Вадиму Алексеевичу с болью вспоминался Куманьков: этот-то сразу прислал бы самых проверенных и квалифицированных. А с деньгами еще хуже. Их много, денег, но банк давал их не Травкину, а Зыкину, и свои же деньги приходилось выклянчивать. Нехорошо, все — нехорошо!
В магазин и ларьки специально завезли водку, что сразу упростило отбор. Выпивающих немедленно отправляли обратно, в Москву. Остальные, порасспросив местную публику, в панике бежали к Воронцову: «Начальник, не тот климат, отдай паспорт, я уж лучше на южное побережье Северного Ледовитого...» Вместе с паспортом дезертир получал добрый совет: «На Матросскую Тишину не попадай! Там таких приблатненных прямо в бане раздевают!»
Людей из Алма-Аты привозили бригадами, по две-три бригады в каждой партии, монтажники в бригаде давно притерлись друг к другу, было бы неразумно распылять их, и все же приходилось идти на раскол, разъединение — уж слишком развратили монтажников бешеные премиальные; Воронцов сказал, что на площадке бригады перегрызутся.
— Мне нужен не столько монтажник, сколько ярко выраженный социальный тип, — вслух рассуждал Травкин. — Коллектив таких личностей и будет называться рабочим классом площадки. Инженеры — отдельно, особо, вне. Их, инженеров, выделим одеждой, другим цветом халата, к примеру. У всех на «Долине» будет единый интерес — сдать станцию в срок. Но общий интерес подтвердим различием частных интересов. Раньше надо бы все это сделать, тогда не понадобился б кнут. И пряник тоже. Ну, приступим.
В сарай втащили стол, стулья, за столом сидел Травкин, на стульях у противоположных стен — Воронцов и Родин. Косые плоскости солнечного света напомнили Вадиму Алексеевичу тот день, когда он увидел Родина. («Леня, где ты?»)
Входил бригадир, щурился, привыкал к рыбьему душку сарая, к гулкости его, освещенности. Травкин спрашивал о стаже работы, говорил о трудностях быта на 35-й, о том, что работать надо в семь потов, без выходных, что премиальная сумма не определена еще, что строжайшая дисциплина — залог успеха, что...
Бригадир смело («И не таких начальников повидали!») присаживался, начинал загибать пальцы.
— Мы — вам, вы — нам... Что требуете — сделаем. Однако учти, начальник, что мы — рабочий класс, мы работяги, мы первая производительная сила. Поэтому давай условимся. Первое: жить в офицерской гостинице, по два человека в комнате, не больше, сейчас, начальник, не военный коммунизм, а к высшей фазе приближаемся, и постельное белье, само собой, — мы же из Москвы, а не из Ашхабада. Второе: командировочные не два шестьдесят, не три, а, как привыкли мы, по пять шестьдесят минимум. Третье: колхозы нам надоели, только офицерская столовая, согласны доплачивать за фрукты. Четвертое: всем — по пять тарифных ставок при закрытии нарядов, и если первый же наряд так не закроют — ариведерчи, Рома, и, кстати, авансик бы нам, в дороге поиздержались, жены-дети в столице скучают без куска хлеба. Пятое: выходной день обязателен, рабочему человеку отдохнуть надо, мы, рабочие, ездить на себе никому не разрешаем. Шестое: зимнюю спецодежду выдать нам немедленно, зима на носу, в сроки ваши мы не верим, кое-что услышали здесь, и если вы пять лет колупались, то за два месяца не наверстаете, так что куртка и унты — завтра же. Седьмое...
Травкин поднимал глаза на Воронцова, чем и сбрасывал пружину заведенного механизма. Старший инженер отдела вперевалочку подходил к столу и тоже начинал загибать пальцы.
— Стоп, козья морда! Хлебальник заткни, хам и наглец, и слушай внимательно. Первое: по шесть человек в комнате и по одеялу на двоих, спать поочередно будете, работы невпроворот. Второе: командировочные вам уже выданы в Москве, и там же их потребуют обратно, когда вы завтра-послезавтра вернетесь туда. Третье: жрать будешь то, что тебе под ноги бросят, и еще руку мне оближешь. Четвертое, пятое и так далее: денег дадим сегодня только на почтовую открытку, в свое отделение милиции пошлешь, чтоб на тебя не объявляли всесоюзный розыск, а по тебе и твоей банде плачет, по крайней мере, пересылка на Пресне, а уж начальник 123-го отделения милиции, где ты живешь, полковник Бутурлин мною предупрежден, он тебя с участковым в аэропорту встретит, с почестями, как Мобуту. Вкалывать будешь от гимна до гимна, день отгула и день прогула считаю попыткою саботажа производства, карать буду беспощадно, профсоюзов у нас нет, запомни это, и пока доберешься до своего ВЦСПС, десять раз в милицию попадешь. Зимней спецодежды тебе не видать: ты на всех объектах перво-наперво пропивал спецодежду, чтоб потом клянчить ее. чем прибыл — в том и ходить будешь, тебе прямая выгода все сделать до начала ноября, чтоб не околеть, а станешь права качать — лапти отбросишь при первых заморозках. Но — гарантирую: сдашь блоки, будет сдан объект — жены-дети сытыми будут, не сдашь — по миру пущу, прописки лишу, сам знаешь, участковому только мигни — протокол соседи подпишут о том о сем, нарсуд — и ариведерчи, столица! И не примазывайся к рабочему классу, выставляйся гегемоном в другом месте, сука ты паршивая! Рабочий класс, да будет тебе известно, великое сообщество людей и великое понятие, нет вообще ничего благороднее пролетариата и его борьбы за себя. Но сам он по себе, вне борьбы — распределенная по станкам и машинам толпа, в лучшем случае, и только в противопоставлении себя классу эксплуататоров обнаруживаются благородные качества рабочего человека. Только! Ты понял? Что такое рабочий класс без эксплуататоров — этого не знает никто, кроме Травкина, которого ты видишь перед собою и кого ты, рвань можайская, пытался запугать. Так вот, мы, то есть Травкин и я, хотим привить тебе благородные качества рабочего класса, потому что намерены эксплуатировать тебя!.. Все. Ясно? Иди посоветуйся с бригадой, зови ее поближе, расскажи о наших условиях. К пятившемуся бригадиру подлетал Родин, в число эксплуататоров не включенный, обнимал его, помогал выйти на свет и с дружелюбием Волка, предлагавшего Красной Шапочке дерябнуть по маленькой, оттаскивал бригадира к магазину рыбкоопа.
— Начальники немного переборщили, — журчал его голос, — кое-чем мы располагаем, но не для всех: всего, сам понимаешь, на всех никогда не хватит. Зови бригаду сюда, к магазину. Кто на наши условия пойдет — тому и обломится кое-что...
Бригадир свистом подзывал бригаду, она заворачивала на зады магазина, в тень, а Родин возвращался в сарай, кивал в знак того, что все нужное сказано, и заламывал руки, ходил вдоль стены, громко шептал:
— Выдадут. Расколются и выдадут. Емельку выдали, Степана выдали. А тех, кого не выдали, предали потомки.
Воронцов ухмылялся. Травкин ждал и вспоминал Леню. Каргина арестовала однажды московская милиция, бросила его в камеру. Травкин приехал выручать Леню, выручил, и, прощаясь с сокамерниками, Леня кричал: «Люди! Будьте бдительны: я любил вас пятнадцать суток!»
В бригаде шли бурные дебаты. Наконец появлялся бригадир, сообщал результаты голосования, выдавливал фамилии тех, кто работать на указанных условиях категорически не согласен. Бригаду делили на две части, злостных отказчиков отправляли, к великому удивлению их, автобусом на 35-ю, где каждому давали комнату в гостинице и отсчитывали аванс. Соглашателей вертолетом доставляли в Алма-Ату, но, пожалуй, только в Москве начинали они догадываться, какую «подлянку» устроили им в сарае.
Лишь однажды, на восьмой или девятой бригаде, механизм не сработал, пружина не слетела с упора. Внимательно выслушав Травкина, бригадир загибать пальцы не стал. Задумался надолго. Оглядел сарай, голый стол без единой канцелярской принадлежности, внимательно рассмотрел Воронцова, принюхался к дымку «Лаки страйк».
— Понятно, — произнес он. — Незавершенка. Денег нет, народу пригнали вагон, отрапортовали о вводе, а объект так и стоит. Шла бы речь о крыше над сельским клубом, бригада моя послала бы вас... Но, как я понял, объект важного оборонного значения. Тут уж, простите, торг неуместен. Работать будем на совесть. Если надо — и в выходные. Бригада у меня сознательная, три коммуниста, остальные комсомольцы, всего семь человек. На ограничения, связанные с характером работы, заранее соглашаемся. Сколько ни заплатите — хорошо, совсем не заплатите — а с деньгами у вас, я вижу, туго, — не обидимся, всякое бывает...
Сгореть от стыда готов был Травкин... К столу подскочил Родин: рот до ушей, в голосе масло.
— Вадим Алексеевич Травкин, главный конструктор объекта, рассматривает ситуацию слишком общо, в деталях более разбираюсь я, и... — на лету он поймал брошенный Воронцовым паспорт парня, — и не все так плохо, кое-чем мы располагаем, Юрий Николаевич... Короче, я сейчас подгоняю автобус, бригаду зовите сюда и — в штаб, небольшие формальности, ведь даже в метро просто так не пускают, еще три-четыре часа — и вы уже на объекте...
Родин сам повез бригаду на 4-ю, чтоб ускорить ход канцелярской улиты, а Травкин спросил Воронцова:

— Так что же такое рабочий класс, Валентин?

— Я ж говорю: загадка..."