Тем временем Констанций осознал, что прямых наследников у него не будет. В 347 году Констанций решил сделать наследником Галла, которому уже исполнился 21 год. Он вызвал его в Константинополь и даровал ему титул цезаря. Со времен Диоклетиана император носил титул августа, а его соправитель и наследник — цезаря.
Констанцию пришлось отправиться в Италию, чтобы отвоевать Рим у очередного узурпатора. Константинополь остался порученным Галлу, который принялся наводить в нём свои порядки. После казни нескольких крупных чиновников и подавления недовольств к нему потоком потекли доносы и просьбы усмирить своего соправителя. Император сперва отправил Галла в Антиохию, но тот принялся руководить ею без оглядки на верховную власть. В 354 году Констанций вызвал Галла к себе, а пока тот находился в пути, приказал убить его за превышение должностных полномочий. 23-летний Юлиан, живший в ссылке в далёкой Никомедии, остался единственным наследником императорской династии.
В 355 году Констанций вызвал двоюродного брата в Милан, где тогда находился двор. Некоторые историки считают, что он хотел убить последнего потенциального претендента на престол, но его смогла переубедить императрица Евсевия. Ей понравился благообразный юноша, который бредил философией и умолял отпустить его обратно к любимым книгам. Император решил, что этот «ботаник» опасности для него не представляет, провозгласил Юлиана цезарем взамен его убитого брата и, к радости парня, отправил его в Афины. Юлиан был страшно рад оказаться в центре эллинистической культуры. В Афинах он приобщился к элевсинским мистериям. За несколько месяцев, проведенных в Афинах, Юлиан стал страстным адептом неоплатонизма.
Внезапно Юлиан был арестован и препровожден к Констанцию. Того вряд ли интересовали религиозные взгляды кузена, скорее всего, он получил очередной донос, будто Юлиан мечтает о захвате власти в империи. Обвиняемому удалось оправдаться, и император смилостивился. Он заставил Юлиана сбрить отпущенную в Афинах бороду, женил его на своей сестре Елене и отправил новобрачного подальше от столицы в Галлию.
В этой провинции было неспокойно: римские легионы с трудом сдерживали натиск воинственных германских племен из-за Рейна. Рядовые легионеры встретили книжника Юлиана с недоверием. Но юноша, который всегда любил учиться, завоевал любовь суровых легионеров тем, что попросил самых опытных бойцов преподать ему военную науку. Юлиан оказался хорошим учеником и обладателем таланта стратега.
Стремительно овладевший наукой побеждать Юлиан начал бить германцев. Решающее сражение произошло в августе 357 года у Аргентората (нынешнего Страсбурга), где 13 тысяч легионеров под командованием Юлиана разгромили втрое превосходящие силы варваров-аллеманов. После этого молодой цезарь отогнал варваров от Кёльна, Майнца, Зальца, Вормса, сняв осады с почти четырех десятков римских крепостей. Построенный по его приказу флот начал очищать от варваров берега Рейна.
От обиженных военачальников в Константинополь потекли кляузы.
Своей резиденцией Юлиан избрал Лютецию, нынешний Париж, и начал проводить в Галлии реформы. Он в три раза снизил налоги, что очень не понравилось центральным властям, но оживило торговлю в провинции, боролся с казнокрадством. Ненавидимый ущемленными чиновниками цезарь пользовался всё большей поддержкой простых жителей Галлии и легионеров.
В Константинополе с тревогой следили за ростом популярности Юлиана. Придворные в докладах императору издевались над его наследником, называли его «бородатым козлом», «краснобайствующим прыщом», «обезьяной в пурпуре», но в то же время возбуждали природную подозрительность Констанция. В конце концов император решил приструнить Юлиана, лишив его поддержки римских легионов. Для этого он приказал отозвать лучшие части из Галлии для намечавшейся войны с Персией.
Позже Юлиан писал, что император посылал лазутчиков к варварам и давал их вождям большие взятки, чтобы они, нападая на Галлию, ослабляли провинцию и, таким образом, лишали цезаря поддержки народа (!).
Обжившиеся в Галлии легионеры встретили приказ с неодобрением. Они отказались ему подчиниться и, неожиданно для самого Юлиана, в феврале 360 года провозгласили его императором.
Узнав об этом, Констанций, который уже находился в восточных провинциях империи, спешно направился в Константинополь и вызвал туда же Юлиана. Свежепровозглашенный император во главе двадцатитысячного войска тоже двинулся в сторону столицы. Накануне выступления из Лютеции Юлиан в последний раз в своей жизни посетил службу в христианском соборе.
Гражданская война казалась неизбежной. Однако 3 ноября 361 года, еще не добравшись до Константинополя, внезапно скончался Констанций II. Хотя его смерть оказалась крайне выгодной для Юлиана, внезапно ставшего законным императором, никто из современников и потомков не обвинял его в убийстве родственника. Тот скончался от лихорадки, успев перед смертью назначить кузена своим преемником (!).
Вступив в Константинополь законным монархом, Юлиан прежде всего устроил торжественные похороны Констанцию. Одним из первых его распоряжений на троне стал закон о веротерпимости, уравнивавший в правах все религиозные культы, существовавшие на территории огромной римской империи, и ставивший христианство вровень с многочисленными языческими вероучениями.
Христианство стало официальной религией всего тридцать лет назад, но за это время большинство языческих храмов оказались разрушенными или пришли в совершенный упадок. Римский календарь на 354 г. не упоминает ни языческих праздников, ни жертв, ни религиозных церемоний. В Константинополе вообще не было ни одного нехристианского культового сооружения. Тогда Юлиан принес жертвы богам прямо в одной из церквей.
В самом начале его недолгого правления империя действительно стала полем толерантности. Из изгнания вернулись многочисленные последователи еретических христианских учений (sic!, ведь Миланский эдикт, а затем Константин, прекратили преследование лишь ортодоксов, а не настоящих христиан), которые были ограблены и сосланы поборниками официальных канонов. Между сторонниками разных течений начались яростные дискуссии. При этом, Юлиан не пытался заставить всю многонациональную империю поклоняться древнегреческим богам (!). Император поддерживал самые разные местные верования, например, собирался восстановить иерусалимский храм и передать его иудеям(!).

Языческий историк Аммиан Марцеллин (XXV. 3. 2 — 23) пишет о смерти Юлиана как о трагическом несчастном случае, вызванном неосторожностью:
«…Вдруг император, который в этот момент вышел немного вперед для осмотра местности и был без оружия, получил известие, что на наш арьергард неожиданно сделано нападение с тыла.
Взволнованный этим неприятным известием, он забыл о панцире, схватил в тревоге лишь щит и поспешил на помощь арьергарду, но его отвлекло назад другое грозное известие о том, что передовой отряд, который он только что оставил, находится в такой же опасности.
Пока он, забыв о личной опасности, спешил восстановить здесь порядок, персидский отряд катафрактов совершил нападение на находившиеся в центре наши центурии. Заставив податься левое крыло, неприятель стремительно стал нас окружать и повел бой копьями и всякими метательными снарядами, а наши едва выдерживали запах слонов и издаваемый ими страшный рев. Император поспешил сюда и бросился в первые ряды сражавшихся, а наши легковооруженные устремились вперед и стали рубить поворачивавших персов и их зверей в спины и сухожилия.
Забывая о себе, Юлиан, подняв руки с криком, старался показать своим, что враг в страхе отступил, возбуждал ожесточение преследовавших и с безумной отвагой сам бросался в бой. Кандидаты, которых разогнала паника, кричали ему с разных сторон, чтобы он держался подальше от толпы бегущих, как от обвала готового рухнуть здания, и, неизвестно откуда, внезапно ударило его кавалерийское копье, рассекло кожу на руке, пробило ребра и застряло в нижней части печени.
Пытаясь вырвать его правой рукой, он почувствовал, что разрезал себе острым с обеих сторон лезвием жилы пальцев, и упал с лошади. Быстро бежали к нему видевшие это люди и отнесли его в лагерь, где ему была оказана медицинская помощь.
Все умолкли, лишь сам он глубокомысленно рассуждал с философами Максимом и Приском о высоких свойствах духа человеческого. Но вдруг шире раскрылась рана на его пробитом боку, от усилившегося кровотечения он впал в забытье, а в самую полночь потребовал холодной воды и, утолив жажду, легко расстался с жизнью…».
Один из телохранителей Юлиана уверял, что император был убит завистливым злым духом. Так же противоречивы сведения относительно последних слов Юлиана. Современный ему источник сообщает, что император, собрав свою кровь в пригоршню, бросил её в солнце со словами к своему богу: «Будь удовлетворён!». Около 450 г. Феодорит Кирский записал, что перед смертью Юлиан воскликнул: «Ты победил, Галилеянин!». Однако очевидец и участник событий Аммиан Марцеллин ничего подобного не сообщает. Скорее всего, знаменитая последняя фраза Юлиана вложена в его уста церковными историками.
«Кто же был его убийцей? — стремится услышать иной. Имени его я не знаю, но что убил не враг, явствует из того, что ни один из врагов не получил отличия за нанесение ему раны. …И великая благодарность врагам, что не присвоили себе славы подвига, которого не совершили, но предоставили нам у себя самих искать убийцу. Те, кому жизнь его была невыгодной, — а такими были люди, живущие не по законам, — и прежде давно уже злоумышляли против него, а в ту пору, когда представилась возможность, сделали своё дело, так как их толкали к тому и прочая их неправда, коей не было дано воли в его царствование, и в особенности почитание богов, противоположное коему верование было предметом их домогательств.

Подхваченная благодаря осевшим римским военопленным западными сирийцами и другими новая религия распространилась в III-IV веках по всей Персии Уже в 224 г. там имели резиденции шестнадцать епископов. Более того, в III веке христиане спасались бегством в Персию. Либеральная позиция сохранялась и тогда, когда Сасаниды наряду с новым политическим порядком занялись реставрацией древнеиранской религии, Или когда они, правда, лишь короткое время при Шапуре I и его сыне, поддерживали и Мани. Да, царь приказал казнить одну их своих жен, Эстассу, ставшую христианкой, так же как сослать ее сестру царицу Шираран после перехода в другую веру. Но он повелел также, «чтобы каждый мог придерживаться своей собственной веры в безопасности и усердии." Царь Бахрам I, конечно, особенно подстрекаемый мастером магии Картиром, ожесточенно боролся против всех немадзакистскйх вероисповеданий, бросил Мани за преступления против зороастристской религии в тюрьму царского города Бет-Лапат (Гунди-Шапур), где он умер в 276 г. (Его последователь Сисинний столетие спустя был по приказу царя распят на кресте). Бахрам II (277-293 гг.) тоже приказал убить свою жену - христианку Квандиру и с помощью жрецов преследовал христиан и манихейцев, вскоре, однако, только последних.
Армянский царь Трдат (Тиридат) III, дважды изгонявшийся персами, дважды возвращаемый с римской помощью, во время гонений Диоклетиана тоже преследовал христиан в Армении, которые там появились, видимо, очень рано. В длинном послании Диоклетиан напирал на армянского царя, а тот с покорной услужливостью уверял, что выполнит требования, ибо он знает, кому обязан троном. Но затем царь обратился в другую веру и стал, за десятилетие до Константина, «Константином Армении», которая первой в мире страной коллективно приняла христианство.
Этот поворот был делом Григора Просветителя, апостола Армении Став христианином в Цезарее, Григор, после отвоевания Трдатом Армении, начал проповедовать новую религию. При этом он приобрел влияние на сестру царя Трдата Хосровидухт, в конце концов и на царя тоже типичный пример - церковники всякий раз, однако, прячутся за женщинами, за сестрами, супругами, метрессами князей, чтобы их самих прибрать к рукам, так «обращены» были целые народы.
Побуждаемый своей сестрой, царь Трдат наконец посылает Григора во главе посольства в Цезарею, где местный епископ Леонтий сделал его епископом и духовным главой Армении. Теперь и Трдат вместе с супругой Аршхен стал христианином и повелел «единым предписанием» (церковный исторический писатель Созомен) всем верноподданным принять ту же веру, что и он первое официальное введение христианства в государстве, причем дата с начала IV столетия.
Возвышение христианства до государственной религии началось в Армении одновременно с мощным преследованием язычников. Григор, защищаемый и поддерживаемый царем, разрушал со своими монашескими ордами храмы и заменял их христианскими, наделенными большими земельными участками церквами.
В Аштишате (прежде Артаксата), выдающемся центре языческой культуры, «удивительный Григор» (Фауст Византийский) уничтожил храмы Вагангна (Геркулеса), Астлик (Венеры), Анаит и построил роскошную христианскую церковь, новую «национальную святыню» Армении. И рядом Григор воздвиг себе дворец. Он стал архиепископом, первым после царя, стал «католикосом», титул, который приняли верховные епископы Персии, Эфиопии, Иберии, Албании, - многозначительное слово, которым (первоначально) обозначали главу высшего финансового ведомства Григор Просветитель, которого армянская церковь почитает как мученика, внесенный папой Григорием XVI и в римский мартиролог (праздник 30 сентября), весьма позаботился, однако, о себе и близких владение, которое досталось католикату, считалось частной, даже семейной собственностью Его (младший) сын Ариштак (325-333 гг.), позднее участник собора в Никее, был им, отцом, посвящен в епископы и стал его непосредственным преемником как католикос. И этот высокий сан, который делал армянского католикоса руководителем двенадцати епископств и духовным главой страны, оставался наследственным в семье Григора до тех пор, пока она не вымерла с католикосом Сагаком (390-438 гг.), а он не перешел в руки ближайших родственников из дома Мамиконянов.
Характерно, что поначалу христианство получило опору лишь среди знати, - очевидно, в совершенно поверхностном виде - при дворе этика новой религии не играла никакой роли. Объединение состоялось, и подобно христианскому Риму христианская Армения тоже вела одну войну за другой.
Византийский писатель Фауст, написавший в 400-е гг. многословную историю Армении, сообщает в дюжине глав об этой резне, причем сообщает о 29 победах за 34 года. Если бы можно было поверить христианскому автору - можно и не верить, - то персы неоднократно приходили со 180 000, с 400 000 солдат, нередко с 800 000 и 900 000, даже с четырьмя и пятью миллионами. Фауст, конечно, подчеркивает каждый раз заново: «Армяне покончили со всем персидским войском», не позволили «ни одному из них уйти», не оставили «в живых ни женщин, ни мужчин», «уничтожили все персидские войска», «устроили всеобщую кровавую расправу». Живо вспоминаешь о Ветхом Завете, о побоищах и разбойничьих походах израилитов «Армяне вторглись на территорию Персии». «Они нагрузили себя множеством драгоценностей, оружия, предметов украшения и большими трофеями, покрыли себя безмерной славой и стали безмерно богатыми». Они превращали страну «в пожар и пустыню». Но время от времени они действовали (одни или с языческими персами) и против христианского Рима - не менее успешно, само собой, - они опустошали, сообщает Фауст, в течение «шести лет подряд землю греческой области», «покончили со всеми греками и убивали таким образом, Чтобы никто из них не мог ускользнуть», чтобы «не было меры и числа, насколько они обогатили себя сокровищами».
При этом сражаются, само собой разумеется, всегда вместе с Богом, полагаются на Бога, побеждают с Богом, «великое счастье победы» приходит от Бога, берут штурмом персидский лагерь, «полагаясь на Бога».
Так как пробил час князей церкви, уже прозвучали те самые слова, которые пронеслись через все столетия: «Утешьтесь во Христе; так как те, кто умер, умер прежде всего за Отечество, церковь и дар Божественной веры, за то, чтобы Отечество не завоевали и не опустошили, церковь не лишили святости, мученники не были презренны, чтобы святые слуги не попали в руки проклятых и безбожных, святая вера не изменилась, дети крещения из-за пленения не попали в различные стаи идолопоклонников… Мы не оплакиваем их, но мы почитаем их по заслугам, мы издаем относительно героев законы для всей страны навечно, чтобы каждый непрестанно хранил о них память как о героях Христа, учреждаем праздник и будем радоваться…». Католикос Вартан предписал теперь ежегодно отмечать память павших - «орудий Христа», «героев Христа»,
Клир и война - уже в первом христианском государстве мира Дела храбрости для «Господа Христа». Конечно, армяне сражались и убивали и без церковного благословения. Но теперь это происходило как раз с ним. Побоища были обоснованы метафизически, оправданы библейски, евангельски. И так боролись дальше, побеждали, терпели поражение, истекали кровью. Они штурмовали, нахваливает Фауст, «как дикие звери, как львы» Год за годом военные походы, десятилетие за десятилетием. Потом они устали, они страстно возжелали мира, надеялись на согласие своего духовного пастыря 30 лет они сражались, как он сам знает, - жаловались они, - 30 лет никакого перемирия, 30 лет войны, с мечом и кинжалом, с копьем и дротиком, в поту «Мы сейчас не можем больше этого выдержать и не можем дальше сражаться, и для нас лучше подчиниться персидскому царю».
Но теперь решительно возразил католикос Нерсес I (364-372/373 гг.) Тем самым - настоящий сын своей церкви. И когда армяне лишь пожелали наконец мира, он думал не о том, чтобы поддержать их Царь Аршак хотел «только войны» (Фауст). «Вы хотите ввергнуть себя в рабство язычникам, зачеркнуть свою жизнь в Боге, отдать на произвол судьбы своих наследственных господ, которые вам даны Богом, служить чужим господам и обратиться к их безбожной религии. Даже если Аршак и тысячекратно плох, то он, однако, приверженец Бога, даже если он грешник, то он, однако, ваш царь, как вы же сказали в моем присутствии, что пусть даже потребуются столь долгие годы, дабы вы сражались за вас и вашу жизнь, за страну, за ваших женщин и детей и, что больше, чем все, - за вашу церковь и за клятву вашей веры в Господа нашего Иисуса Христа. И Бог всегда даровал вам победу Своего Имени! А теперь вы хотите подчиниться вместо Христа, вашего Творца, безбожной религии колдунов и их слуг Может быть, Господь ваш Бог в гневе вырвет вас от корней, навечно уведет вас в гнетущее рабство язычников и иго рабства никогда с вас не снимет». Но армяне больше не могли сражаться. Фауст сообщает об огромном шуме после военного подстрекательства патриарха, скандале, свалке. Все устремились прочь, «каждый к себе домой, так как эти слова мы больше не хотим слушать».
Естественно, персидский христианский мир уже давно охотно присоединился бы к Римской империи. Но еще десятилетие ранее, вероятно, уже в 314 г армянский царь заключил с Константином и Лицинием торжественный, клятвенно скрепленный союз, - пожалуй, не что иное как военный пакт против Персии, который совместная религия могла только укрепить. Насколько далеко шли планы Константина, показывает факт, что он своего племянника Ганнибалиана, сына его брата Далмация, провозгласил в 335 г «царем Армении и живущих вокруг народностей» с задачей охранять не только Армению.
Константин откровенно признал в своей эпистоле: «что я посвятил себя этому служению Богу Опираясь в борьбе на силу этого Бога, я, начиная с дальних границ океана, установил порядок на всей Земле с твердой надеждой на спасение, так что все страны, которые изнемогали под гнетом столь ужасных тиранов и, предоставленные каждодневному злу, чахли, - были разбужены к новой жизни благодаря их участию во всеобщем улучшении государственных отношений, так сказать, лечению Я почитаю этого Бога, его знак носит на плечах мое благословенное Богом войско, и куда ни позовет правое дело, оно туда устремляется, и уже великолепной победой я тотчас получаю за это Его благодарность».
«Универсальная «католически» определенная имперская идея» как раз и образует главную тему епископа Евсевия - автора панегирической биографии Константина, «все подготавливает к тому, чтобы в запланированной персидской войне видеть венчающий итог» (Фон Штауфенберг).
В его религиозно-политических манифестах император всегда выглядит призванным освободить человечество от чумы антихристианской тирании, чтобы объединить его в поклонении «истинному Богу», в новой универсальной христианской империи.
И как раз в 337 г., когда Константина - после больших военных приготовлений - лишь смерть удержала» от войны с Персией, Афраат, старейший сирийский отец церкви, монах, вероятно, епископ и, как его земляк Ефрем (стр. 145 и след.), наверняка ревностный юдофоб, пишет свои «Наставления войн», опус, «целиком находящийся под впечатлением начинающихся на Западе боевых действий» (Блюм) Отец церкви Афраат, «почтенная личность большой нравственной строгости» (Шюлейн), побуждает христиан в своем военном трактате к войне. Он прославляет «движение, которое должно произойти в это время», «войско, которое собирается для битвы». Он видит «армии, которые надвигаются и побеждают», «армии, изготовившиеся для суда». Он представляет Римскую империю в роли козла, обламывающего рога барану с Востока, она будет наместником грядущего господства Христа, будет непреодолимой, «ибо сильный муж, чье имя Иисус, идет в войско и его оружие несет все войско империи».
Иисус в армии, Иисус как полководец, как убийца - в IV веке так же, как и в XX, в Первой мировой войне, во Второй
Но хотя Шапур пока видел себя теснимым, хотя на границах стоял всегда могущественный Константин, хотя персидская церковь, едва ли несправедливо, подпала под подозрение в поддержке тайных связей с заклятым римским врагом, а в душе - с «евреями и манихейцами, врагами христианского имени» (согласно летописи Арбелы, вдохновленной жрецами, «так что христиане все шпионы римлян»), - несмотря на все это, дело не дошло ни до какого государственного преследования христиан. Конечно, были два локально ограниченных погрома (318 и 327 гг.), которые даже не были точно установлены и оставались лишь в преданиях. Но когда в 337 г Константин вместо того, чтобы совершить поход, умер, персидский царь счел, что пришло время для возвращения однажды потерянных пяти мессопотамских провинций с Нисибией , но потерпел фиаско как раз у этого сильно укрепленного города, успешно задавшегося под предводительством своего епископа. Согласно летописи Арбелы, именно неудачная осада Шапуром привела к беспощадным действиям против церкви «Угрожая царь отступил и поклялся искоренить, в своей стране религию римлян». Преследования начались в 310 г. Указ обязывал Симона Бар Сабайю, епископа столицы, и «весь народ назареев» к удвоенной подушной подати и двукратных налогов в качестве компенсации за отказ от военной службы. «Вы живете в нашей стране, вы единомышленники императора, нашего врага»!!!
Ставилось в вину христианам и пренебрежение к зороастритской государственной религии и персидскому культу царя. В дальнейшем сказались - при помощи западной церкви - тесное объединение их до того самостоятельных общин, также как старая вражда между христианами и иудеями, в чью веру перешла мать Шапура II царица Ифра Хормиц, в то время как, с другой стороны, император Константин проводил антиеврейскую политику. Уже первыми жертвами Шапура пали католикос Симон Бар Сабайе (344 г), опять епископов, а также 97 пресвитеров и диаконов.
Войны с персами продолжались.
После их неудачи под Нисибией сын Константина Констанций вначале вновь посадил в 338 г Аршака, сына ослепленного царя Тирана, на армянский трон, а в следующем году повторно вторгся через Тигр в Персию. Однако 344 г нанес в большой битве при Сингаре тяжелые потери прежде всего римлянам. Но и персидское войско, до V столетия состоявшее фактически из всадников и толпы крепостных крестьян, было существенно ослаблено, а наследник трона убит римской солдатней.
Св. Ефрем, сам родом из Нисибии, восславил сопротивление епископа Якова, своего учителя, также как и других епископов во время повторного вторжения персов целым собранием песен. И Феодорит., начиная с 423 г. против своей воли верховный пастырь Кира, тоже хвалит Якова, «защитника и полководца», «божественного мужа» (против Персов)…. Итак, уже в IV столетии епископы могли сражаться при помощи военной техники, быть «полководцами», не марая рук кровью! «Он излучал сияние апостольской благодати». Позднее сильно укрепленную Нисибию, ключевой пункт, отдал персам не кто иной как император Иовиан, столь ценимый Клиром, учитель церкви Ефрем, страшно разочарованный, отправился в Эдессу и утверждал здесь, что Нисибию оставил языческий император Юлиан. Более того, Иовиан, христианский правитель, обязался по договору больше не поддерживать против персов Аршака II, царя Армении, верного христианского клиента и союзника!
Когда в 371 г. римское войско под водительством императора Валента и персидское под командованием Шапура II вновь двинулись друг на друга, они сошлись мирно и оба отступили. И когда Феодосий I в восьмидесятые годы вновь послал римские войска в Армению, они отказались от вооруженного столкновения и начали раздел страны. Так как и Шапур III (383-388 гг.) и Бахрам IV (388-399 гг.) думали о компромиссе с западным соседом. И сразу прямо-таки свежий ветер почуяли персидские христиане, которыми повелевали с некоторых пор 40 епископов, при Ездегерде I (с 399 до 420 г.). Он открыто вступил в противоречие с маздаизмом и зороастрическим духовенством и потому считался, по их традиции, «грешником», а в христианской литературе сирийцев, напротив, «Христианином, Благословенным из царей». Однако, когда персидские христиане, ободренные сочувствием государства, атаковали культ огня, а фанатичный епископ, св. Абдас, даже разрушил храм огня в Сузиане, Ездегерд лишил их в последний год своего правления благосклонности Епископ Абдас, «украшенный многими и разнообразными добродетелями», был «спокойно» призван царем к ответу и после его отказа восстановить Пиреум был казнен (праздник - 5 сентября) Якобы последовал приказ к «разрушению всех церквей» (Феодорит). И когда восточный Рим не выдал некоторых беглых христиан, то к 421 г. дело дошло до войны между обеими империями, а в следующем году к мирному договору, который должен был сохраняться 100 лет, но был нарушен менее чем через двадцать.
Армянская церковь наконец полностью отделилась от восточного Рима и своей «матери-церкви» в Назарее. Уже Григор Просветитель, воспитанный там христиански и рукоположенный, рукополагал своих обоих сыновей сам. Хотя преемники по католикату, до Нерсеса, принимали свое посвящение вновь в Цезарее. Однако, начиная с его сына, патриарха Сахака (390-438 гг.), больше ни один католикос не рукополагался в Цезарее. Армянская церковь развилась, организационно и догматически, в самостоятельную национальную церковь, независимую как от сирийских монофизитов, так и от Рима Еще сегодня она подчеркивает свое равное положение по отношению к папству. Как и римская церковь, она утверждает апостольское происхождение (через апостолов Фадея и Варфоломея), даже, подобно римской церкви, возводит свое основание к самому Иисусу Христу, - здесь, как и там, «благочестивая» ложь.
Сыновья Константина
«Императоры со времен Константина стали намного более ревностными христианами, чем до того они были язычниками», Франк Тисс
«Таким образом, всехристианнейший император - покровитель всех христиан, он воспринимает их интересы, где бы они ни жили. Эту убежденность и обязанность взяли на себя как конституирующую часть государственного разума наследники Константина. И они придерживались этого», К.К. Клейн
«Союз между христианством и Impenum Romanum дал гражданам Римской империи в IV-м и V-м столетиях представление о конечных вещах, о смысле и цели их собственного бытия, - таким образом, новую картину мира, которому можно было предсказывать долгую жизнь. Империю можно было рассматривать как христианский институт, и если христианство преследовало цель принести всем людям Божий мир, то империя со своей стороны преследовала цель, которая также приводила к миру», Дэнис Хей
Это звучит многообещающе совершенно новая картина мира, империя - христианский институт во имя мира, и императоры намного более ревностные христиане. В действительности сыновья Константина - Константин II, Констанций II, и Констант в своей тройственности, совместно с отцом, епископом Евсевием даже обозначенные как земное отражение святой тройственности, - они чуть ли не с младенчества под руководством опытных префектов стояли в пурпуре во главе войск и тоже сражались, по пятнадцать, двенадцать, одиннадцать лет, на далеких фронтах Хорошие христиане - крутые солдаты. Идеал, который проносит через тысячелетия религия мира, никогда не приносящая мира.
Вообще пример отца-императора оказался большой школой. Так как едва тот умер, как Констанций II - который себя чувствовал особо богословенным государем, «епископом епископов» и часто предавался половой аскезе, - велел заколоть в августе 337 г большинство мужчин - родственников из императорского дома в Константинополе обоих дядей, до того долгое время окруженных шпионами, - единокровного брата императора Константина Далмация и преследуемого ненавистью св. Елены Юлия Констанция, отца императора Юлиана. Далее - не менее чем шестерых кузенов, равно как бесчисленных отвергнутых персон двора, среди них почти всемогущего префекта преторианцев Авлавия, чья дочь Олимпия ребенком была обручена с Константом (Позднее Констанций выдал ее замуж за армянского царя Аршака III, где она и умерла от яда, который прежняя жена через подкупленного священника подмешала в вино для причастия) Были пощажены лишь, в христианском милосердии, пятилетний Юлиан (он будет убит во время похода на Персию) и его двенадцатилетний сводный брат Галл, в то время настолько смертельно больной, что и без того казался конченным (его голова упадет в 354 г в Истрии). Но так как Констанций был христианином, то и большинство его послушных мясников, солдат гвардии были христианами, из чего Юлиан сделал вывод, что «для людей нет более опасных диких зверей, чем христиане для их товарищей по религии».
И как ни один церковный муж не упрекнул Константина в убийстве родственников, так ни один - благочестивого Констанция, «безусловно христианского государя» столетия (Аланд). Напротив, Евсевию резня показалась оправданной «высшей интуицией» В Констанции, метко замечает епископ, продолжает жить Константин. Он восхваляет многочисленные убийства родных и длительные войны Констанция так же, как воинские геройства и семейную резню Константина. Император Констанций, по Аммиану, верх жестокости, вскоре приказал епископу Евсевию из Никомедии, первому воспитателю Юлиана, никогда не говорить с ним о конце его семьи. И когда позднее Юлиан и Галл пребывали шесть лет в Мацелле, уединенной мрачной крепости в горах («и никто не мог получить разрешения приблизиться к нам», - вспоминает Юлиан, - «без серьезного учения, без свободных бесед, среди лоснящейся прислуги»), императорский тайный агент внушал старшему Галлу, будто Констанций не был виноват в смерти его отца, а искоренение его семьи - дело пьяной солдатни, над которой он больше не имел власти.
После резни сыновья Константина разделили добычу между собой Старший, Константин II (337-340 гг.), получил Запад - Галлию, Испанию, Британию (с резиденцией в Трире), младший, Констант (337-350 гг), центральную часть - Италию, Африку, Грецию (с резиденцией в Сирмии, ныне Митрович в Сербии), а Констанций II (337-361 гг.), который всех пережил и всем должен был наследовать, получил Восток, причем до 350 г. его столица была в Антиохии, если в тот момент он не был в военном походе.
Но уже вскоре между старшим и младшим из-за пограничного спора дело дошло до войны. Константин II в начале 340 г неожиданно вторгся из Галлии в Италию, но попал при Аквилее, во время штурма альпийского перевала, в засаду. Генералы Константа убили его, а труп бросили в Альзу. Так как у Констанция II, что покажет следующая глава, сидели на шее враждующие христиане, а прежде всего персы на Востоке, Констант безнаказанно завладел всем Западом.
Шестнадцатилетний юноша, Констант, властитель двух третей огромной империи, был единственным крещеным из сыновей Константина и сызмала воспитывался особенно в целомудрии, как известно, вершине христианской добродетели. Он действительно избегал женщин, но охотно пользовался белокурыми германскими мальчиками, заложниками или рабами, с которыми уезжал на охоту далеко в лес, - и одновременно издавал законы против педерастии.
Он воевал также с франками и аллеманами, проводил кампании в Паннонии, Британии, наполнил католические церкви дарами, и не скупился по отношению к всюду выпрашивающим блага прелатам. Империю он эксплуатировал еще больше, чем отец. Свою постоянную нужду в деньгах он пытался преодолеть с помощью торговли должностями, повышенных налогов, инфляции, затрагивавшей только бедных. И в то время как эта финансовая политика, непреклонные дисциплинарные меры в армии и высокомерие делали его все ненавистнее, он старался ариански настроенного брата Констанция сделать послушным католиком, неоднократно даже военными угрозами.
В империи Константа впервые дошло, еще в мягкой форме, до разрушения храмов в Риме, кары против донатистов ужесточались. Так как деньги императора их не подкупили, напротив, старый Донат их резко отверг, Констант изъял имущество упрямого клирика и передал, применив силу, донатистские церкви католикам. В 347 г он кроваво подавил восстание Багаи, казнил местного епископа Доната, а также епископа Маркула, главного святого донатистов Других верховных пастырей Макарий, императорский комиссар, прославленный католиками как «адвокат святого дела», приказал приковать к столбам и высечь Уже говорили о «макарьевских преследованиях». Многие донатисты погибли в августе от пыток в тюрьмах Многие бежали, другие были высланы. Сам Донат умер, видимо, во время насильственной перевозки к морю Имущество сосланных секвестировало государство Лишь после страшных, продолжавшихся до 362 г погромов сопротивление в Нумидии было сломлено, и католики, призвавшие императорское войско, возблагодарили Бога за вновь установленное единство.
Между тем 18 января 350 г родившийся в Амьене генерал Магненций, сын уроженки Франконии и бритта, поставил себя в Аутуне (Лион) во главе Западной империи. Крутом ненавидимый, Констант пытался скрыться в Испании, где он никогда не бывал, но, преследуемый по поручению Магненция Гайзо, с нарушением права на убежище извлечен из церкви галльского пиренейского захолустья и убит.
Франки и саксы поддержали егМагнеция, он прибрал к рукам все рейнские города и крепости Британия, Галлия, Италия и Африка быстро признали его как императора. Он еще не продвинулся к Ливии, а епископ Афанасий, который «приписывал себе больше, чем позволяло его положение, и вмешивался также в иностранные дела» (Аммиан), собственноручно написал узурпатору, войска которого стояли уже в его церковных приходах, послание, которое он, когда его получил Констанций, многословно отрицал именем Бога и его единородного Сына и объявил фальшивкой «арианцев». Святой делал все, чтобы отмыться. Он обвинил Магненция в неверности, клятвопреступлении, колдовстве, убийстве, - однако позднее он назвал мятежника, «сатану» (опять же довольно подозрительно) царем, которого убил Констанций.
Конечно, Магненций, первый германский контримператор и самый опаснейший среди всех угрожавших Констанцию узурпаторов (всего их было шесть), не мог долго радоваться своей победе.
С более чем в два раза превосходящей по численности армией император двинулся с Балкан к Дунаю для «священной битвы». Согласно Феодориту, Констанций даже разрешил язычникам в своем войске креститься. И Филосторгий, продолжатель евсевиевской истории церкви, истолковывает битву 28 сентября 351 г при Мурсе (Эссег, сегодня Сисак в Югославии), пожалуй, самую богатую потерями за все столетие, одну из крупнейших человеческих побоищ в истории, именно как религиозную борьбу Магненций, скорее, проиграл ее, так как предводитель его конницы, франк и христианин Сильван перешел к Констанцию с элитой рейтаров, - вероятно, еще до столкновения. Из 116 000 солдат 54 000 пали или утонули в Драве - 24 000 со стороны Магненция, 30 000 - со стороны Констанция, который сам, однако, осторожно избегал места сражения. После того как он ловко пробудил «религиозное» воодушевление своих воинов, он вдали от выстрелов молился в капелле мучеников вместе с епископом Валентом из Мурсы, которому ангел ночью предвещал победу.
Лишь на другой день Его Величество появилось на поле боя и выдавило перед горой трупов пару слезинок, - возможно, от радости по случаю успеха. Магненций же был изгнан в 352 г также из Италии, потерпел еще одну неудачу в Галлии, а 10 августа 353 г в Лионе, когда его дворец был уже обложен, закололся собственным мечом, убив собственноручно ближайших друзей, даже брата Дезидерия и свою мать Констанций распорядился пронести голову своего врага по стране и обезглавить множество людей. Во всех провинциях Запада его ищейки хватали виновных и невиновных и отсылали в оковах для вынесения приговора при дворе.
Император Констанций II, хотя и жесткий, энергичный, однако также коварный и полный подозрений, не только предал казни по суду многие сотни предполагаемых сторонников уничтоженного соперника, показавшихся подозрительными полководцев, младших командиров, их друзей и помощников. Нет, «religiosissimus imperator», который предпочитал подлые виды смерти, вел также непрерывно войны против персов, аллеманов, сарматов, квадов, всегда в высшей степени обстоятельно, медленно, но и добросовестно, основательно, от Мессопотамии до Рейна, часто не оставляя ничего кроме выжженной земли.
Один из его указов провозглашал «Давайте всегда похваляться и радоваться вере, так как мы знаем, что наша империя скреплена больше религией, чем повинностями и работой или потом тела».
Да, «первый представитель божьей благодати» (Зеек) на римском троне, который официально охотно называл себя господином всей Земли и «Моя Вечность» (aeternitatem meam), верил также, что был орудием, избранным Всевышним, и находится под защитой ангела, чьи воздушно - мерцающие контуры он сам иногда якобы видел.
Если Константин освободил клир от налогов на наследство, то Констанций также от поземельного налога и платежей за государственную почту. В 355 г он запрещает предавать епископов публичному суду, «так как иначе фанатичным умам была бы предоставлена возможность их обвинять». Он также не только освободил клириков от низовой общественной службы, но и приказал: «Жены духовенства, а также их дети и их челядь, мужчины так же, как женщины, и их дети отныне и навсегда освобождены от уплаты налогов и свободны от подобных официальных повинностей». Но!!!!!
Констанций, крестившийся, как и его отец, лишь в конце своей жизни (и тоже посредством арианца, Евзоия из Антиохии), был арианским христианином. Поэтому его поносили отцы церкви, за выпадами которых, конечно, часто стояла лишь политика, даже государственная измена. Люцифер из Каларии сетует «Мы, назначенные Святым Духом и епископы, должны ли щадить тебя, которым ты волк? Кто глупее тебя». Учитель церкви Иларий сравнивает императора с Нероном, Децием и Максимианом, разумеется, его книга «Против Констанция» опубликована лишь после смерти обруганного Учитель церкви Афанасий, его главный противник, приравнивает его в многочисленным библейским грешникам, хулит его как человека, который нарушает слово, обходит законы, не способен больше отвечать за свои поступки, который еще более злобен, чем языческие императоры. Он отчитывает его как предводителя греха, сообщника преступников, антихриста «Худшие прозвища, чем данные ему Афанасием, трудно придумать» (Хагель).

Люди слабы, их религиозная воля разбита соблазнами и искушениями, и трудно им выдержать самый страшный из соблазнов, отвращающих от веры, — духовный упадок и нравственное разложение Церкви в ее человеческой, исторической, эмпирической стороне…
Но вряд ли кто-нибудь из нас перестал чувствовать, что есть тяжкая вина и грех с другой стороны, в том лагере, который обладает преимуществом внешней силы и может быть гонителем, на словах же имеет преимущество исповедания правой веры…
Ныне Церковь ослаблена христианскими мучителями, злобой служителей Церкви, отдавшихся силам этого мира и потерявших веру в силу Божией правды. И сколько сил духовных в ужасе ушло из Церкви!..
Но не большей ли еще злобой дышит и реакция? Не проливает ли она и не насилует ли она души с большей властью? «Союз русского народа» — весь злоба, весь ненависть, дела его страшны и соблазнительны, он поддерживает братоубийственную рознь в русском народе и обществе, всего более препятствует религиозному возрождению нашей родины. И возможно ли вынести соблазнительное оправдание иерархами Церкви этой злобной, братоубийственной, антихристианской «политики»? Почему делами любви и духом любви не отстаивают правой веры? Почему в силу правды Божией не верят, а в силу государственную, силу материальную верят? Почему к силам мира сего призывают для защиты того, что не от мира сего? Все эти вопросы терзают христианскую совесть. Мы с ужасом видим, что государственная принудительная сила Церкви связана с религиозной, духовной ее слабостью.
Мы видим, что господствующее, для души навязанное и душу принуждающее положение Православной Церкви в русском государстве привело к упадку веры, к росту сектантства в народе и неверия в обществе, к широкому распространению лицемерия и лжи. Плодов же духовных, мы, к горю своему, не видим. Наша церковная иерархия во всем привыкла полагаться на внешнюю принудительную силу, внутренняя же сила духовных даров почти иссякла в ней…
Абсолютное неверие в человека ведет к тому, что правду Божию хотят охранять насилием, принуждением, т. е. неправдой, Христом осужденной. Возможно ли насильственное спасение и нужно ли оно, угодно ли оно Господу? Возможно ли насилие в делах веры христианской, делах совести, которая должна нести бремя свободы?.. Новый Завет Бога с человеком есть завет любви и свободы, и насильственное спасение, по новозаветной вере, невозможно и не нужно…
Но тогда дело в качествах, а не в количествах. Церковь же, желающая властвовать на земле с помощью государства, заинтересована в количествах, в массах…
Но Церковь Христова держится на вере в правду распятую, а не силу распинающую. Почему же в христианской истории и церковной действительности сила распинающая побеждает правду распятую? Почему казнь перестала быть символом христианского мученичества и стала символом христианского мучительства? Зловещие тени официальной церковности мучат нас и многим из нас мешают войти в Церковь…
Наша христианская совесть не только не мирится, но принуждает нас религиозно бороться с превращением христианской веры в орудие мирской политики, со смертными казнями в христианском государстве, с оправданием этих казней служителями религии распятой, страдающей правды, с насилием над совестью, с оправданием духа злобы и дел злобы там, где, по Завету Спасителя, должны быть любовь и свобода.

И то, что сейчас делает духовенство в России, особенно духовенство высшее, монашествующее, одобряя все ужасы властей, это, может быть, и есть преданность существующему… строю, но это несомненно измена задачам Церкви, измена правде Христа, презрение к нуждам Родины, принесение народных страданий в жертву правящим властям. …Высшее христианское духовенство с торжеством христианства не устояло перед соблазнами государства. Не духовенство повлияло на государство, а само восприняло от государства и внешний блеск, и внешнюю организацию, и внешние способы воздействия, внешние принуждения, и внешние кары. На Западе, в Римской половине мира, Церковь прямо была обращена в государство.
На Востоке в греческой церкви было не лучше. Папизм ведь — болезнь не одного римского клира. Папизмом страдает духовенство всех христианских исповеданий. Страдало не меньше и греческое духовенство. Высшее правящее монашеское духовенство здесь так же, как и на Западе, жадно тянулось к власти. Но так как сильную на Востоке императорскую власть высшему духовенству одолеть не пришлось, даже и в голову не приходило, то высшее духовенство и направило всю свою жажду власти внутрь церкви. Заслонило собою паству и низший клир. И заявило: церковь — это я.
И чтобы беспрепятственно со стороны правительства пользоваться полною административною властью внутри церкви, церковные сановники, князья церкви размежевались с государственной властью: правительству оставили неприкосновенной власть над обществом и государством, себе же взяли управление над церковью.
При таком положении вещей обличения правящей власти, нравственного воздействия на общественное и государственное устройство, властного вмешательства церкви в ход событий с требованием подчиниться голосу евангельской правды быть, конечно, не могло. Правящее церковью духовенство было покорно властям, служило им послушным орудием. Были конечно, отдельные случаи пророческого указания царям пастырями на правду Божию, но это были только счастливые исключения. Общим же правилом было угодничество и прислужничество властям. Это вошло в нравы духовенства, стало чуть не догматом церкви. Как бы безбожно ни вело себя правительство, какие бы злодеяния власть ни творила, — духовенство неизменно твердило народу: «Слушайся, подчиняйся, того требует Бог».
Власть, иногда самую безбожную, заслоняли Богом и говорили: «Всякая власть от Бога». Всякая ли? Как понимать слово «власть»? И насилие, и произвол, и деспотизм, и самая дикая тирания — все они выдают себя за власть. И что же, все они от Бога? Хозяйка публичного дома имеет власть над проданною ей девушкой. Малюта имел власть купаться в крови невинных жертв. И эта власть от Бога?.. Нельзя же кощунственно валить на Бога все преступления, зверства и кровавые расправы правительства. Когда апостол говорит, что власть от Бога, он разумеет не деспотизм и тиранию их.
Духовенство отошло в сторону, и свое пастырское учительство ограничило частною личною жизнью человека. Святости стали искать в иночестве, в одиночестве. Общество и государство были оставлены без христианского озарения. Жили и развивались по своим юридическим и экономическим началам, чуждым духу Евангелия.
Евангелию доступ к влиянию на общественные и государственные порядки был загражден. Творческая сила евангельской правды была оскоплена, обескровлена, обескрылена, засушена. Оторванная от жизни церковная мысль обречена была вращаться в мире отвлеченных догматов и сухих богословских споров, стала безжизненною, схоластическою. Принадлежностью к Церкви стало признаваться главным образом исповедание отвлеченных верований, о Боге умствовали, но в гущу жизни, в общественный строй, в государственные порядки Бога не вводили. Создался особый вид атеизма — атеизм практический. Безбожие не ума, а воли. На словах и в мыслях Бог признается, но жизнь, деятельность идут так, будто Бога в мире и в помине нет. Как будто Бог — только отвлеченное слово, пустой звук… Это все та же духовно оскопленная, нравственно обескровленная византийщина, вытеснившая в церкви и заменившая собою христианство. Это торжество того страшного духа, который в пустыне искушал Христа. Победоносцевщина, византийщина с этим страшным духом, а не со Христом. От Христа в победоносцевской церкви остались только слова, а содержание, понятия в эти слова влиты иные. Дух привит Церкви иной, не христианский. Христос и Евангелие в такой церкви не цель, не основная движущая сила. Они — средство, орудия. Средства к достижения иных, Христу и Евангелию чуждых целей. Евангелие даже не нужно такой церкви. Церковь эта так далеко отошла в своем содержании от Евангелия, что Евангелие служит ей живым и ярким укором. С Евангелием победоносцевская церковь только вынуждена мириться.
Цель и главная задача этой синодальной церкви, что и в папизме: вместо Царства Божия — царство попов, царство правящих монахов, церковных князей. Оторванная внешним аскетизмом, своею монашескою мантией ото всех, самых даже чистых и светлых радостей мира, правящие монахи, сановники церкви ищут утешения во власти над отвергнутым им миром. Жадно цепляются за власть. В жертву этой личной, через церковь своей власти, они приносят все: и достоинство церкви, и свободу, независимость ее, и Евангелие, и Самого Христа…
Идет на службу государству, лишь бы хотя вместе с государством править, держать все в своих руках. И держать их не нравственным влиянием, не обаянием призыва к Царству Божию, а внешним принуждением, насилием государственной власти… Это уже не царство попов, а царство попов, состоящих на службе у государства…
Правящее монашество своими холодными, бездушными и костлявыми пальцами сжало всю русскую церковь, убило в ней творческий дух, сковало самое Евангелие и предало Церковь правящим властям на службу. Синодальное ведомство сделало Церковь, эту Невесту Христову наложницей государства. Нет такого насилия, такого преступления, нет такого злодеяния государственной правящей власти, которых бы правящее в Церкви монашество не прикрывало церковной мантией, не благословило бы, не приложило бы своей руки.
Судя по их действиям, по их пастырским посланиям, можно было бы подумать, что все назначение христианства, все дело возрождения мира Христом сводится к поддержанию и укреплению отживающего в России строя. По указанию правящего русскою церковью монашества православие тесно слито с самодержавием, и потому все, что идет против самодержавия, все идет и против церкви, и против Бога, и против Христа. Такое поведение князей церкви есть грубое и преступное извращение сущности Церкви, низведение великого, мирового дела возрождения человечества на всякую роль телохранителей при издыхающем строе…И наше правящее церковью монашество все цепляется за эту власть, за этот строй. Все держит церковь в незаконном сожительстве с самодержавием. Народ лежит как евангельский путник в притче о самарянине. Лежит ограбленный, избитый, окровавленный, а духовенство, высшее пастырство церкви идет мимо. Спешит на службу к правящим… Кто поведает вслух мира горести народные? Кто подымет на свои плечи страдания и муки родной земли? Кто удержит и остановит палачество правящих властей…

Главное, что характерно для Чаадаева — это живой и мучительный поиск истины, озаренный светом разума. Как и сам он писал одному из адресатов: «Скажи, где написано, что властитель миров требует себе слепого или немого поклонения? Нет, он отвергает ту глупую веру, которая превращает существо разумное в бессмысленную тварь; он требует веры, преисполненной зрения, гласа и жизни».
«Умеренность, терпимость и любовь ко всему доброму, умному, хорошему, в каком бы цвете оно ни явилось, вот мое исповедание». Ему не давало покоя это противоестественное, невозможное сочетание православия и крепостного права: «И сколько различных сторон, сколько ужасов заключает в себе одно слово: раб! Вот заколдованный круг, в нем все мы гибнем, бессильные выйти из него… Эта ужасная язва, которая нас изводит, в чем же ее причина? Как могло случиться, что самая поразительная черта христианского общества как раз именно и есть та, от которой русский народ отрекся в лоне самого христианства? Откуда у нас это обратное действие религии? Не знаю, но мне кажется, одно это могло бы заставить усомниться в православии, которым мы кичимся… Наконец, известно, что духовенство показало везде пример, освобождая собственных крепостных, и что римские первосвященники первые способствовали уничтожению рабства в области, подчиненной их духовному управлению. Почему же христианство не имело таких же последствий у нас? Почему, наоборот, русский народ попал в рабство лишь после того, как он стал христианским, а именно в царствование Годунова и Шуйских? Пусть православная церковь объяснит это явление».
Николай I и П.Я. Чаадаев олицетворяли собой два крайних полюса одной России: самодержавной и свободной, имперской и гражданской, навсегда застывшей в приказах и непрестанно ищущей ответы. Казалось, что империя в своем величии и могуществе будет незыблемой, что николаевский чиновничье-полицейский порядок с обязательным православием для подданных — это самый лучший строй и гарантия от крамолы свободолюбия и либеральных идей. После всех либеральных забав царствования Екатерины и Александра в кряжистое тело России был вбит, казалось, на века идеологический монумент «Православие, Самодержавие, Народность» авторства князя С.С. Уварова. (Антитеза лозунгу французской революции «Свобода, Равенство, Братство».) Восторженной подписью к нему можно поставить слова шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение». Империя росла и ширилась. Затянутая в мундиры, она должна была демонстрировать дисциплину и покорность воле своего самодержца. Всякая оппозиционность придавливалась на корню. Юный Герцен за «бунтарские песни» на студенческой вечеринке 9 месяцев будет под следствием, окажется в ссылке 4 года и уедет из страны, молодой Достоевский проведет 4 года на каторге, поэт Т. Шевченко за сатиру загремит в солдаты, а о смерти Лермонтова, по свидетельству П.П. Вяземского, Николай I скажет: «Собаке — собачья смерть».
Они умерли с разницей в один год (1855 и 1856), почти ровесники, перед крутым поворотом русской истории после трех десятилетий, как мы бы сейчас сказали, «стабильности». Николаевская Россия не выдержала испытаний этой борьбы. Ее государственная мощь оказалась мнимой: северный колосс стоял на глиняных ногах. Рушилась вся политическая система Николая I. Оборвалась и его личная жизнь. Он умирал с сознанием, что оставляет сыну тяжелое наследство, что тридцать лет правительственной деятельности завершаются катастрофой. Война разрушила декорацию официальной России.
Для Чаадаева заканчивался его непрестанный земной поиск истины, переходя во встречу с Истиной за гранью этого мира. Этот поиск приносил ему и горечь идейного и личного расхождения с близкими ему людьми, и официальное шельмование в качестве «сумасшедшего», «латинофила», и общественную травлю. Любил Россию он искренне, но любовь к истине превозмогала. В своей «Апологии сумасшедшего» он дерзновенно написал: «Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной… Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм лени, который приспособляется все видеть в розовом свете и носится со своими иллюзиями и которым, к сожалению, страдают теперь у нас многие дельные умы».

Первые наши годы, протекшие в неподвижной дикости, не оставили никакого следа в нашем уме и нет в нас ничего лично нам присущего, на что могла бы опереться наша мысль; выделенные по странной воле судьбы из всеобщего движения человечества, не восприняли мы и традиционных идей человеческого рода. А между тем именно на них основана жизнь народов; именно из этих идей вытекает их будущее и происходит их нравственное развитие. Если мы хотим подобно другим цивилизованным народам иметь свое лицо, необходимо как-то вновь повторить у себя все воспитание человеческого рода.
В чем заключается жизнь человека, говорит Цицерон, если память о протекших временах не связывает настоящего с прошлым?.. Мы так удивительно шествуем во времени, что, по мере движения вперед, пережитое пропадает для нас безвозвратно. Это естественное последствие культуры, всецело заимствованной и подражательной. У нас совсем нет внутреннего развития, естественного прогресса; прежние идеи выметаются новыми, потому, что последние не происходят из первых, а появляются у нас неизвестно откуда… Народы – существа нравственные, точно так, как и отдельные личности. Их воспитывают века, как людей воспитывают годы. Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в род человеческий, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру.
В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу. По воле роковой судьбы мы обратились за нравственным учением, которое должно было нас воспитать, к растленной Византии… В то время, как христианский мир величественно шествовал по пути, предначертанному его божественным основателем, увлекая за собою поколения, — мы, хотя и носили имя христиан, не двигались с места. Весь мир перестраивался заново, а у нас ничего не созидалось; мы по-прежнему прозябали, забившись в свои лачуги, сложенные из бревен и соломы...
А между тем, раскинувшись между двух великих делений мира, между Востоком и Западом, опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, мы должны бы были сочетать в себе два великих начала духовной природы – воображение и разум, и объединить в нашей цивилизации историю всего земного шара. Не эту роль предоставило нам провидение. Напротив, оно как будто совсем не занималось нашей судьбой. Отказывая нам в своем благодетельном воздействии на человеческий разум, оно предоставило нас всецело самим себе, не пожелало ни в чем вмешиваться в наши дела, не пожелало ни чему нас научить. Опыт времен для нас не существует. Века и поколения протекли для нас бесплодно.
Глядя на нас, можно сказать, что по отношению к нам всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили. Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды; мы не дали себе труда ничего создать в области воображения и из того, что создано воображением других, мы заимствовали одну лишь обманчивую внешность и бесполезную роскошь.

Теологии он посвящал не меньше сил и времени, чем политике. Почти до конца своих дней оставаясь католиком, преданным догматам Рима , он всегда чувствовал себя хозяином церкви, ее господином и наставником. Он определяет время созыва синодов, оставляет за собой право проведения Вселенских Соборов и приравнивает каноны Соборов к законам государства. Он самолично решает проблемы веры и издает религиозные декреты. По своему усмотрению он назначает епископов, что для Востока не было новостью.
Но он не только церковный законодатель, он не только определяет «Как следует приводить к рукоположению епископов и других лиц духовного звания» и «Какую жизнь надлежит вести монахам» и т. д., но и автор богословских сочинений и даже церковных песнопений.
Он отстраивает Святую Софию, выложив на это 320 тысяч фунтов золота. При нем во всех провинциях церкви и монастыри вырастают, как грибы после дождя. Он, пожалуй, еще больше увлекался строительством, чем сам Константин I. Юстиниан, стремившийся к восстановлению империи, был, однако, не просто повелителем католиков, но признавался таковым даже римским епископом и городом Римом. Со времен папы Пелагия I (556—561 гг.) на Западе для посвящения в папы следовало заручиться одобрением императора.
В империи Юстиниана, простиравшейся от Персидского залива до Испании, политика и религия были неразрывно связаны.
Более того, наряду с организационной деятельностью и ведением войн, религиозные дела занимали особое, важнейшее место в политике этого императора, считавшего себя ученым Божьей милостью, если не боговдохновенным. Ведь византийская имперская идея вообще не знает разделения власти между государством и церковью! Император является одновременно и высшим руководителем церкви. Он не в ней, но над ней. Он регулирует церковные, культовые и богословские вопросы; борьбу с «еретиками» и язычниками, наряду со всеми прочими государственными и военными делами:
«Каждая торжественная месса в храме Святой Софии, на которой присутствовал император, носила отпечаток политического события — так же, как и государственные церемонии в святом дворце мало чем отличались от торжественного богослужения. Тесное взаимопроникновение светского и религиозного характерно для византийского государства».
Правитель являлся «почти олицетворением этого Царства, посредником между Христом и человечеством», «наместником Христа».
«Кодекс Юстиниана» открывается церковно-политическими законами. Тринадцать разделов посвящены вере, церкви и епископам. Уже первый закон представляет собой форменный символ веры. Следующий начинается так: «Так как мы полностью преданы Спасителю и Господу мира Иисусу Христу, нашему истинному Богу, мы стремимся, насколько это в силах человеческой природы, походить на Него смирением и снисхождением». (Из уст Юстиниана, величайшего автократического правителя всех времен, правда, и одного из самых лицемерных, это звучит особенно курьезно.) 34 раздела позднейших новелл также посвящены церковному праву.
Уже в законе от 1 марта 528 г., изданном в начале его правления, говорится: «Мы обращаем всю заботу на святейшие церкви во славу святой, нерушимой и единосущной Троицы, тем самым уповая на Спасение нас самих и государства». В свое время он писал патриарху: «Мы направляем всю заботу на святейшие церкви, с помощью которых мы надежно утверждаем нашу империю и милостью человеколюбивого Бога укрепляем общество».
В введении к 6-й новелле от 16 марта 535 г. монарх пишет, что высшей доброте Неба люди обязаны двумя величайшими дарами Бога: епископством и императорской властью. Одно служит божественному, другое руководит мирским. «И то и другое берет начало из одного первоисточника, и то и другое представляет собой украшение человеческого бытия. Сердцу императора ничто так не дорого, как благоговение перед епископством, потому что оно в свою очередь обязано денно и нощно молиться за императоров».
Старая песня: трон и алтарь едины. Здесь они, правда, практически слились. Поэтому-то правитель вполне спокойно может ставить веру во главу угла. В этом заверяет население Константинополя его эдикт о вере от 4 апреля 544 г.: «Первейшим и наивысшим благом всех людей мы считаем верное исповедание истинной, непогрешимой веры в Христа, дабы он всюду являл свою силу, и все святейшие священники земли были едины в убеждениях и единодушно исповедовали истинную веру в Христа, дабы были искоренены все измышления еретиков».
Юстиниан придал силу закона канонам четырех «Вселенских Соборов» (Новелла 131,1). Но влияние христианства часто проявляется и в областях, не имевших отношения к церковной юрисдикции: посреди вполне «мирских» указов, например, указа против чрезмерного увлечения игрой в кости, император подчеркивает, что он «хорошо ведет войны и духовные дела...».
Будучи повелителем имперской церкви, Юстиниан усилил и без того большое влияние епископов.
Их неприкосновенность и сословные права были существенно расширены.
Император освободил их от обязанности приносить клятву свидетеля и являться по вызовам гражданских и военных судов без его особого распоряжения; с другой стороны, он поставил под их юрисдикцию не только церковно-правовые, но и гражданские дела в отношении клириков. Рост власти епископов сказался и на государственном управлении в целом. Император возложил на них надзорные функции, прежде всего в управлении финансами, сборе налогов, организации общественного питания и транспорта. Они получили также контроль над тюрьмами и организовывали выборы всех ветвей власти на местах. Они получили функции третейского суда даже в отношении начальников провинций, в случаях доказанного или предполагаемого нарушения ими законов, а также по делам, где они являлись одной из сторон. Они были обязаны сообщать императору о выполнении наместниками их служебных обязанностей.
Таким образом, епископ становился истинным главой города и приобретал авторитет больший, нежели гражданский наместник.
Император гарантировал также неприкосновенность имущества епископата. Пожертвования церкви освобождались от налогообложения. Не облагались налогами также более тысячи хозяйственных объектов «Великой Церкви» Константинополя. Церковное имущество не могло быть истрачено ни на какие гражданские нужды, кроме выкупа пленных.
Разумеется, духовенство широко агитировало в пользу столь великодушного благодетеля.
Оно стало соучастником всех величайших преступлений власти. Оно поддерживало, прямо или косвенно, ужасные войны императора, равно как и ужасающую эксплуатацию подданных, не в последнюю очередь состоятельных.
Чрезвычайно показательно также отстранение мирян от руководства церковью. Если прежде (во всяком случае, до Константина I и сразу после него) народ участвовал в выборах епископов, то теперь к этой процедуре допускали только городскую знать. Только клир и местная верхушка должны были отныне ставить епископа. Но на практике власть всегда говорила свое веское слово при замещении важнейших церковных постов, если она напрямую не смещала неугодных и не назначала угодных, особенно в Константинополе. Одобрение императора стало обязательным и при выборах пап.
За рукоположение полагалось платить: с патриарха, например, взималось двадцать фунтов золота; однако утверждалось, что реальные ставки были существенно выше.
Юстиниан, по мере сил поощрявший епископов, часто закрывавший глаза на коррупцию министров, военачальников и чиновников и вообще заигрывавший со знатью, из народа высасывал все соки, жестоко угнетал его, все туже закручивал налоговые гайки (по всей видимости, не без своеобразного участия императрицы) и разорил (также с ее помощью) несметное число богатых людей.
Византийские хронисты единодушно отмечают это. Во всяком случае, жадность к деньгам всехристианнейшего императорского дома является главной темой всей оппозиционной литературы.
В своей при жизни не опубликованной скандальной «Тайной истории» Прокопий, выдающийся историк того времени, пишет:
«К чужой собственности и к кровопролитию Юстиниан испытывал неутолимую алчность. Завладев имуществом богатейших семей, он принимался за других, чтобы и их обездолить». Прокопий сообщает о классических гангстерских трюках Юстиниана, о том, что он проделывал с купцами и капитанами судов. Прокопий не обходит молчанием и то, что «император устроил с разменной монетой. Прежде менялы за один золотой статер (золотой) давали 210 фоллисов (медная монета). Юстиниан же приказал впредь давать лишь 180 фоллисов, и таким образом наживал на каждом золотом шестую часть».
Византийский историк церкви Евагрий Схоластик, адвокат из Антиохии, автор написанной со строго католических позиций истории церкви в шести книгах, охватывающей период с 431 г. по 594 г. — основной источник христологических споров, сообщает:
«Юстиниан был одержим ненасытной алчностью и столь охоч до чужого имущества, что за деньги распродавал всю свою империю чиновникам и сборщикам налогов, а также всем, кто стремился беспричинно набросить на людей петлю. Используя ничтожные поводы, он лишил множество, бессчисленное количество богатых людей всего их имущества... Денег он не жалел и понастроил повсюду множество великолепных святых церквей и других благочестивых домов для попечения мальчиков и девочек, стариков и старух, а также для страждущих от различных недугов».
Историк церкви Евагрий наглядно иллюстрирует замалчиваемую до него дурную черту характера Юстиниана, которой он «перещеголял нрав дикого зверя»: преступную снисходительность к своим любимчикам.
В данном случае, к прокатолически настроенной цирковой партии «голубых» — противников промонофизитски настроенной партии «зеленых». Это были не только организации болельщиков, но и политические движения, которые долго не имели официального статуса, но как представители народа и выразители его взглядов играли «очень важную роль во всех крупных городах империи». Согласно строгому католику Евагрию, император до такой степени поддерживал «голубых», «что те средь бела дня злодейски убивали на улицах города своих противников, не только не опасаясь наказания, но и получая за это вознаграждение. Таким образом, многие становились убийцами. Им позволялось вторгаться в дома, грабить добро и продавать ограбленным их собственные жизни. Если какой-либо чиновник пытался положить конец этому, он рисковал собственной жизнью. Когда некий comes Orientis приказал по заслугам повесить нескольких мятежников, он был сам повешен посреди города, и труп его проволокли повсюду. Когда начальник провинции Киликия подверг законному наказанию двух киликийских убийц Павла и Фаустина, напавших на него с целью убийства, он сам был распят на кресте, поплатившись за свое логичное и законное поведение. Поэтому приверженцы другой партии бежали и, поскольку никто не решался предоставлять им убежища, они рыскали повсюду, как беглые преступники. Они подстерегали путешествующих, чинили грабежи и убийства. Нежданная смерть, грабеж и прочие преступления подстерегали на каждом шагу. Иногда император резко менялся и применял всю строгость закона против тех, кого он дотоле спускал на города, чтобы те чинили варварские преступления. Для подробного описания не хватает ни слов, ни времени, но и этого достаточно, чтобы сделать вывод об остальном».
А историк XII в. Иоанн Зонара, который после службы комендантом императорской лейб-гвардии и начальником императорской канцелярии принял монашество и удалился на остров Св. Гликерии в Пропонтиде (Принцевы острова), сообщает о Юстиниане:
«Этот император был весьма доступен, но прислушивался к клевете, был жесток и скор на мстительную расправу. Был не экономен, но расточителен и беспощаден в сборе налогов. Частично он тратил деньги на строительство, частично на удовлетворение своих вздорных желаний, а частично выбрасывал их на войны и на борьбу с теми, кто препятствовал его желаниям».
Похоже, самому Юстиниану все это виделось в другом свете. Во всяком случае, он заверяет: «Все дни и ночи МЫ стремимся проводить в неустанных заботах о том, чтобы дать подданным то, что им на благо и угодно Богу. МЫ не напрасно возлагаем на СЕБЯ эти бдения, но усердствуем изо дня в день, дабы НАШИ подданные могли вкушать все плоды благосостояния, в то время как МЫ возложили на СЕБЯ все их заботы».
За исключением авторов нескольких более или менее наивных панегириков, историки постоянно изображают императора, как деспота и беспощадного эксплуататора. И ни схожесть упреков, ни недостаточность аргументации в некоторых случаях, не могут изменить «того факта, что в большинстве своем они справедливы.

В неопубликованной при Юстиниане «Тайной истории» Прокопия описаны эти погромы «еретиков»: «Толпы агентов тотчас отправились по всей стране и каждого встречного принуждали к отречению от веры отцов. Но крестьяне восприняли это как святотатство и отважились на единодушное сопротивление этим ищейкам. Многие еретики нашли смерть от меча, многие кончали жизнь самоубийством. В своем простодушии они полагали, что это будет угодно Богу. Но большинство бежало из родных мест. Во Фригии монтанисты запирались в своих Божьих домах, поджигали их и без колебаний принимали смерть. Вся Римская империя полнилась убийствами и ужасом...»
Еще жестче, чем начиная с 519 г., Юстин, Юстиниан преследовал крупнейшую «еретическую» церковь — монофизитов. Полиция и солдатня отбирала их молельные дома, десятки их епископов ссылались или были вынуждены постоянно менять места убежищ, бесчисленные монахи и монахини изгонялись из монастырей, царило зверство. Народные восстания в Сирии были жестоко подавлены под руководством католического патриарха Антиохии Ефрема (526—544 гг.), бывшего военачальника, проводившего насильственные обращения.
Находясь под влиянием Феодоры, Юстиниан время от времени пытался отыскать возможности для примирения. Поэтому периоды преследований чередовались с периодами поиска взаимопонимания. Уже в 531 г. император под давлением Феодоры, а также, видимо, из государственно-политических соображений, отказывается от жесткого курса по отношению к монофизитам. После восстания «Ника» он принимает промо-нофизитскую, так называемую теопасхистскую формулу: «Один из Троицы пострадал во плоти», как формулу примирения, которую 25 марта 534 г. поддержал и папа Иоанн II. В 535 г. Феодора возводит монофизитов Феодосия и Анфимия на патриаршие престолы Александрии и Константинополя, что вызвало немедленный протест со стороны папы Агапета, который весной следующего года прибыл ко двору и добился смещения Анфимия и высылки его влиятельных приверженцев из столицы. Вслед за этим Юстиниан ужесточает гонения на монофизитов. Временами на всей территории империи имелось лишь три монофизитских епископа. Монофизитские историки сообщают даже, что ортодоксальные епископы сжигали монофизитских епископов на кострах или пытали до смерти. Но проблема оставалась нерешенной, поскольку Юстиниан мог быть императором лишь одной церкви, а он в ходе отвоевывания Италии все больше склонялся на сторону Рима - Ему приходилось делать это, поскольку он нуждался в папе и католиках Италии. Но после того как он отвоевал католическую Северную Африку и католическую же Италию, когда политический и военный центр тяжести вновь перемещается на Восток, император Юстиниан незадолго до своей смерти переходит к афтартодокетам — наиболее радикальному крылу монофизитов!
К «еретикам», которых Юстиниан считал наиболее вредными — например, монтанистам, гностическим офитам, борборитам, относились, разумеется, и манихеи - которых уничтожали всегда и везде!
Подобно многим иерархам церкви (мы детально показали это на примере папы Льва I) и многим христианским императорам, особенно Валентиниану I, Валенту, Феодосию I и Феодосию И, Юстиниан не знал снисхождения к манихеям и преследовал их еще более жестоко, чем все его предшественники. Сначала он дискутировал с ними, чтобы опровергнуть их идеи. Но они отстаивали свое учение «с дьявольским упорством», и многие отдали за него свои жизни. Уже в 527 г. Юстиниан угрожал «проклятым» манихеям изгнанием и смертной казнью, где бы они ни находились на территории империи. Даже каждый бывший манихей, продолжавший поддерживать связи со своими прежними единоверцами, не говоря уже о вернувшихся в манихейство, расплачивался за это своей жизнью. И все же императору не удалось существенно ослабить, а тем более уничтожить их и воспрепятствовать ее дальнейшему росту. Он самолично, что кажется гротескным и почти невероятным, в 540 г. назначил шефом имперских финансов, а в 543 г. префектом претория протеже Феодоры сирийского менялу Петра Варсима, который, если можно верить Прокопию, совершенно открыто признавался в своем высоком положении среди манихеев, и несмотря на это занимал высокие государственные посты даже после смерти Феодоры.
Юстиниан упорно продолжал борьбу с язычеством. Уже двести лет как объявленное вне закона (crimen publicuM), оно все еще было живо — в отдаленных или приграничных районах, в Сирийской пустыне, в горах Анатолии, в Ливийском оазисе Ауджила или на нильском острове Филе. Оно продолжало существовать и в кружках ученых и в высшем обществе Константинополя.
Один из первых антиязыческих указов — без указания даты и авторства, но новейшими исследованиями приписываемый Юстиниану — в дополнение к прежним строгим законам приказывает отслеживать языческие богослужения. Им же запрещаются дарения и завещания в пользу язычников. Следующий, несомненно исходящий от Юстиниана декрет направлен против жертвоприношений и «несвятых» празднеств. В дополнение к прежнему законодательству, стремившемуся к искоренению языческих культов и запрету объединений язычников, Юстиниан полон решимости довести дело до конца: он декретирует под страхом конфискации имущества принудительное крещение любого язычника вместе со всей его семьей. Противящиеся лишаются гражданских прав и всего движимого и недвижимого имущества. Староверующим учителям запрещается преподавательская деятельность, им не полагается жалованье от государства, их имущество подлежит конфискации, а сами они — высылке. Впервые в истории «для язычников предусмотрено что-то вроде инквизиции».
После принятия в 529 г. нового закона, в очередной раз лишающего язычников и остальных некатоликов должностей и отличий, а также запрещающего им все виды преподавательской деятельности, император осенью того же года организует многочисленные судебные процессы против упорствующих чиновников-язычников. Своим беспримерным материальным и моральным давлением, иногда выходящим за все мыслимые рамки, он добивается полного искоренения язычества. Правда, большинство антиязыческих законов существовало и до него, но теперь всерьез взялись за их применение на практике. «Нам невыносимо безучастно взирать на этот непорядок», говорилось в 529 г., когда закрывали афинскую Академию, последний крупный языческий университет, конфисковывали все его имущество и навеки запрещали преподавание философии. Выдающиеся афинские мыслители, в том числе глава Академии схоларх Дамаский, эмигрировали в Персию, но, вопреки распространенному мнению, впоследствии вернулись. Были закрыты последние святилища в Египте, например, знаменитый храм Юпитера-Аммона в Ливийской пустыне, их переоборудовали в христианские церкви, а язычники были объявлены граждански недееспособными. Было узаконено незамедлительное и принудительное крещение всех язычников, включая младенцев. Доверенное лицо императора, его уполномоченный по церковно-политическим вопросам сириец Иоанн из Амиды, ставший впоследствии монофизитским епископом Эфеса, приумножил, как он сам похвалялся, царство Божие в провинциях Азия, Кария, Лидия и Фригия на семьдесят или восемьдесят тысяч новых христиан, а также на 96 церквей и 12 монастырей. Это произошло не без принуждения и подкупа: утверждается, что император платил за каждого вновь обращенного. Была введена смертная казнь за жертвоприношение, за почитание языческих идолов, за переход христианина в язычество и, наконец, смертная казнь грозила всякому христианину, не обратившему в христианство всех своих домочадцев.
Поскольку на просвещенном Востоке язычество дольше всего сохранялось именно в культурных кругах, гонения в Константинополе коснулись даже многих представителей самых высших общественных классов: философов, высших государственных чиновников и врачей, к которым теперь применялось: смещение, конфискация имущества, пытки и смертная казнь. Грамматиков, софистов, адвокатов, медиков без разбора кидали в тюрьмы, принудительно крестили, секли плетьми, а иногда казнили. Статуи богов и языческие книги публично сжигались, как, например, в июне 559 г. на Кинегионе, когда схваченных «идолопоклонников» проволокли через весь город. Все некрещеные, более того, как мы убедились, все христиане, находившиеся вне лона католической церкви, были абсолютно бесправны и подвергались суровым наказаниям за малейшую попытку вести религиозную жизнь.
Время от времени императорские ищейки и епископы ополчались и против евреев, чья религия издавна считалась разрешенной. Однако из новой версии римского права — «Кодекса Юстиниана» —> оказался исключен принцип законодательства Феодосия, согласно которому иудейская вера была разрешенной религией.
«Двухсот лет христианского господства оказалось достаточно, чтобы загнать иудаизм в подполье».
Отныне правитель вообще не отделяет евреев от язычников и «еретиков» — что, должно быть, повергало правоверных евреев в священный ужас. Всех их он ставит на одну ступень, что, правда, иногда случалось и при Феодосии II.
Юстиниан юридически стеснял общественную жизнь евреев. Им запрещалось покупать какие-либо церковные объекты, то есть церковное имущество или земли, пригодные для строительства церквей. Им категорически запрещалось иметь рабов-христиан. Если подобное обнаруживалось, то они должны были освободить рабов и за каждого из них уплатить штраф в тридцать фунтов. Таким образом, любая деятельность, предполагавшая рабовладение, становилась для евреев невозможной. Император впервые запретил им свидетельствовать против католиков. Лишь в случае судебной тяжбы католика с иноверцем, они могли выступить свидетелями со стороны католика.
Для Африки, где евреев преследовали так же, как и донатистов, что, наряду с другими причинами, неоднократно приводило к серьезным восстаниям, монарх издал в 539 г. особо суровый антиеврейский закон. Он запрещал дальнейшее существование синагог как таковых, и предусматривал их переоборудование под церкви. Тем самым принципиально упразднялась государственная защита существующих синагог, и запрещалось отправление любых религиозных обрядов в них.
Разумеется, «христианизация» синагог, равно как и языческих храмов, практиковалась и прежде. Так, синагога в Эдессе стала церковью Св. Стефана, а Александрии в 414 г. — Св. Георгия, в Дафне в 507 г. — Св. Леонтия. Феодосии II в 442 г. превратил синагогу Константинополя в церковь Марии. Позднее, в 598 г., епископ Виктор переоборудовал в церкви все синагоги Палермо. Еще раньше Иоанн Эфесский превратил в церкви семь синагог в провинциях Азия, Кария, Лидия и Фригия. По-видимому, синагоги, как и языческие храмы, сильно переделывались, прежде чем христиане начинали пользоваться ими. Случалось, что синагоги просто сжигались или сносились, чтобы затем, как это произошло в Апамее, на этом месте выросла церковь.
Правитель вмешивался даже в чисто богословские споры между евреями и в их богослужебную практику, как, например, во внутренний спор в одной константинопольской синагоге. Он добился разрешения на чтение Торы, или Пятикнижия, т. е. пяти книг Моисея, в греческом или латинском переводе.
С этой целью он даже издал пространнейшее из своих предписаний евреям — новеллу 146 от 553 г. Он выдал определенные рекомендации к чтению Библии, но сделал также и четкие предписания. Так, евреи всегда должны были выискивать в Писании все указания на Христа. Их собственную экзегезу, в том виде, в каком она содержится в Мишне, он запретил. Кроме того, он настаивал на том, чтобы иудеи приноравливались к христианским срокам празднования Пасхи.
Церковь приняла на вооружение антиеврейские указы императора и на многочисленных синодах разъясняла, что евреи не могут занимать должностей, дающих им право начальствования над христианами.
Еще более варварски, чем с евреями, католический тиран поступил с особенно малочисленным религиозным меньшинством. Столь безжалостно истребляемые самаритяне с тех пор почти исчезают с лица земли.
Напротив, при совершении другого, несравнимо большего преступления — завоевании Юстинианом Запада — речь, несомненно, шла и о религии, и о политике, если они, вообще, могут быть разделены с точки зрения геополитики. Во всяком случае, при Юстиниане эти два понятия были неразрывно связаны, и его целью с самого начала было восстановление политического и религиозного единства мировой Римской империи.
Ради этого он предпринял две большие войны, две завоевательные войны против двух германских, двух христианских народов, которые, правда, были еретиками и, следовательно, «увязли во всяческом бескультурье и животной дикости». Таким образом, «заветным желанием его сердца и его народа» стало «искоренение арианского засилья». Это «заветное желание» привело к полному истреблению вандалов и остготов и к их бесследному исчезновению.

Западная церковь не только обогатилась за счет присвоенного имущества, в чем был заинтересован и лично император, теперь, как и всегда после большой войны, храмы были переполнены, да и монастыри тоже. (Так, после Первой мировой войны клир Германии в период с 1919 г. по 1930 г. основывал в среднем по 12—13 монастырей ежемесячно, а число монахов и монахинь ежегодно увеличивалось на 2 тысячи человек!) Ибо разорившийся крестьянин, голодный колон, задавленный налогами горожанин, все они приходили.
«Одна лишь церковь, — пишет Григоровий — посреди обломков старого государства стояла твердо, лишь она была полна сил и бепрепятственно шла к своей цели, ибо вокруг нее была пустыня».
Настроения того времени, всеобщий упадок и ужасающие бедствия двадцатилетней войны способствовали развитию той религии, которая предсказывала близкий конец света, которая убеждала в том, что материальные блага ничтожны и преходящи, и призывала обратиться к собственной душе, чтобы успеть спасти ее... Эти настроения способствовали расцвету монастырщины в тогдашней Италии... Только эти монастыри содержались опять-таки за счет оброков и арендной платы с колонов... большая часть доходов от их труда по-прежнему достается не им, а их хозяевам, т. е. монастырям».
На войне больше других нагрела руки церковь Равенны. Ее ежегодные доходы в то время составляли 12 тысяч солидов (золотых). Ее землевладения, простиравшиеся вплоть до Сицилии, постоянно увеличивались за счет дарений и завещаний. Состоятельные банкиры строили и оборудовали так называемые Божьи дома. Епископ Равенны первым делом при карманил арианские храмы, которых в окрестностях бывшей столицы готов было особенно много, вместе со всей церковной утварью.
В одной из частноправовых новелл двенадцатого года правления Юстиниана (538—539 гг.) говорится:
«Все наше рвение направлено на то, чтобы в нашем государстве воцарились и укрепились, расцветали и преумножались свободы. Ради этого мы вели столь большие войны против Ливии и Запада, во имя истинной веры в Бога и ради свободы наших подданных».
Разумеется, император вел свои более чем двадцатилетние войны не «ради свободы подданных», но что касается «истинной веры» — так это в точку. На ее алтарь, и это не подлежит никакому сомнению, он возложил два народа и уничтожил их. Ведь столь вожделенный для современников, и прежде всего для самого Юстиниана, представлял собой не что иное, как кровавое отвоевание для католицизма Северной Африки и Италии. Таким образом, деспот становился «авангардным борцом римской церкви», он отдавал «Риму и папе все, что только мог».
А вот для собственных подданных император не сделал ничего, во всяком случае, ничего хорошего. Ведь тот, кто отдает Риму и папе, отбирает у всех остальных. Почти всегда он при этом угнетает других. Именно длительные войны, ведущиеся якобы во имя свободы жителей Северной Африки, Испании и, в особенности, Италии, а также войны с персами, строительство 700 новых крепостей и возведение многих сотен новых храмов поглотили гигантские суммы. Для того чтобы иметь возможность содержать армии на Востоке и на Западе, восточные провинции разорялись непомерными налогами, из народа, как подчеркивает Прокопий, все более безжалостно высасывались все соки, что приводило к росту недовольства. К тому же власти, в том числе и суд/были коррумпированы, военачальники наглели, вымогательство, беззаконие и насилие процветали. В этом громадном полицейском и церковном государстве воровали все — от простого стражника до высшего государственного чиновника, а так называемые «истребители разбойников» лютовали почище любого разбойника. В то время как крупные землевладельцы, военачальники и «правоверные» князья церкви жили припеваючи, в одной только столице за последние десять лет правления Юстиниана произошло полдюжины крупных народных восстаний. А католический деспот, безжалостно угнетавший своим законодательством прежде всего колонов, утопил в крови революционные выступления народа.
Хронист той эпохи Прокопий, классик византийской исторической школы, в своей «Тайной истории» неоднократно обвиняет императора в истреблении и ограблении собственных подданных и в бессовестном растранжиривании выколоченных налогов. Обвинения Прокопия достигают кульминации в 18 главе его труда, в которой, по-видимому, затронуты важнейшие моменты, если оставить за скобками некоторые преувеличения в цифрах, например, когда он пишет, что скорее «удастся пересчитать все песчинки, нежели людей, ставших жертвами этого императора.,. Ливию, обширнейшую страну, он разорил настолько, что и за долгое путешествие редко посчастливится встретить живого человека. И если там поначалу было 80 тысяч способных носить оружие вандалов, то кто же сосчитает число их жен, детей и слуг? Кому прд силу исчислить количество всех (римских) ливийцев, которые, как мне довелось видеть собственными глазами, прежде жили в городах, занимались землепашеством, мореходством или ловлей рыбы? Еще многочисленнее были мавры, погибшие вместе со своими женами и детьми. И наконец, земля приняла и множество римских солдат и тех, кто вместе с ними прибыл из Византии. Так что тот, кто приведет цифру погибших в Африке: пять миллионов человек — тот сильно преуменьшит реальную цифру. Причиной этого стало то, что Юстиниан после сокрушения вандалов не позаботился об укреплении власти над страной. Он не подумал о том, чтобы обезопасить завоеванные земли посредством завоевания лояльности новых подданных. Вместо этого он немедленно и без раздумий отзывает Велизария по несправедливому обвинению в тирании, чтобы отныне самовластно распоряжаться Ливией и грабить страну.
Он тут же послал сборщиков налогов, взимал чрезвычайно тяжелые налоги и ввел новые. Он конфисковал наилучшие имения и чинил препятствия арианам в их вере. Денежное довольствие солдатам он выдавал нерегулярно, и вообще солдатам при нем жилось нелегко. Все это порождало восстания и в конце концов привело к великому упадку. Он не мог останавливаться на достигнутом, такая уж у него была натура; сеять хаос и неразбериху.
Италия, не менее чем в три раза большая, чем (провинция!) Африка, обезлюдела еще больше, чем та; так что можно представить, сколько же погибло в ней. Причину того, что разыгралось в Италии, я уже назвал выше (описывая войну). Все грехи, совершенные в Ливии, он повторил и тут. Сверх того, он посылал так называемых логофетов (специальных уполномоченных финансового ведомства), пытался все изменить и все только портил. До войны власть готов простиралась от Галлии до границ с Дакией, почти до города Сирмия. Когда в Италию вторглось войско римлян, германцы (франки!) захватили много земель в Галлии и Венетии.
Сирмией же и ее окрестностями овладели гепиды, но, короче говоря, все вокруг было опустошено. Одних унесла война, другие погибли от болезней и голода, которые обычно сопутствуют войне. По Иллирии и всей Фракии, примерно от Ионического моря до предместий Константинополя, а также по Элладе и Херсонесу почти ежегодно, с тех пор как Юстиниан пришел к власти, проносились гунны, склавины и анты, чиня ужасные насилия над жителями. Я считаю, что при каждом их вторжении погибало или пленялось более 200 тысяч тамошних римлян, так что вся страна превратилась в скифскую пустыню. Таковы были последствия войн в Африке и Европе. И сарацины все это время непрерывно нападали на римлян Востока, от Египта до границ с Персией, и истребляли их, так что все области страшно обезлюдели и, мне кажется, что если кто-то задастся вопросом о числе погибших, то не сможет дать ответа. Персы и Хосров четырежды вторгались на другие римские области. Они разрушали города, а из людей, которых они захватывали в занятых городах и вообще повсюду, они одних убивали, а других уводили с собой, лишая таким образом области, по которым они промчались, жителей. С тех пор как они вторглись и в Колхиду, они истребляют там лазов и римлян по сей день. Но и персы, сарацины, гунны, племена склавинов и другие варвары не щадились в римских областях. При вторжениях, а особенно при осаде городов и в многочисленных сражениях они тоже гибли. Не только римляне, но и почти все варвары расплатились своими жизнями за грязное дело Юстиниана. У Хосрова тоже был скверный нрав, но, как я уже отмечал в соответствующих книгах (по истории войн), Юстиниан предоставлял ему все поводы для войны. Он не думал о том, чтобы действовать своевременно, но все делал в неподходящий момент. В мирное время, когда действовали договоры, он всегда коварно изобретал поводы для начала войн со своими соседями, а во время войны он ни с того, ни с сего становился вялым и, по причине своей алчности, делал все крайне небрежно; вместо того чтобы заниматься насущными делами, он изучал небесные кренделя и деловито углублялся в исследование природы Бога. Будучи закоренелым убийцей, он не прекращал войны, но одолеть врагов не мог, так как по причине своей недальновидной мелочности, он никогда не предпринимал того, что следовало.
Так во время его правления весь мир наполнился кровью и римлян, и варваров.
Если подводить итоги, то таковы военные события, которые случились в то время повсюду в стране римлян. Но если вспомнить, сколь сильные волнения происходили в Константинополе и других городах, то, по моему мнению, в них погибло никак не меньше народу, чем в войнах. Справедливости и соразмерного преступлению наказания практически не существовало вообще, но, поскольку император с величайшим рвением поддерживал то одну, то другую сторону, то противная сторона не могла смириться. Таким образом, одни, лишенные поддержки императора, а другие, кичась его поддержкой, попеременно впадали то в отчаяние, то в одержимость. Они то огромными толпами бросались друг на друга, то устраивали мелкие стычки, а бывало, что и одиночка подкарауливал своего врага.
Тридцать два года подряд они не могли утихомириться и творили друг против друга страшные дела, и власти наказывали их смертью. Но наказания сыпались почти исключительно на «зеленых» (монофизитов). Вслед за ними чудовищным гонениям в Римской империи подверглись самаритяне.
Когда тиран умер, народ был порабощен, а империя была разорена и недалека от банкротства.
Напротив, для папства, несмотря на то что оно вновь оказалось в большой зависимости от правителя, несмотря на существенное сокращение личной власти пап и унижение некоторых из них, эпоха Юстиниана с материальной и правовой точек зрения оказалась исключительно выгодной, хотя бы благодаря возврату Северной Африки, уничтожению двух сильных арианских народов и ликвидации самостоятельного Итальянского королевства.
Вигилий (537—555 гг.), убийца своего предшественника, и, возможно, причастный к внезапной смерти папы Агапета, был папой во время великой резни готов. Благодаря своей невероятной изворотливости, он продержался на «Светом» престоле восемнадцать лет, заботясь не столько об интересах веры, сколько о выполнении пожеланий правителя.
Подобная покорность клира была характерна для Востока, начиная с эпохи Константина, который был первым христианским государем, правившим и империей, и церковью. Уже при нем империя и католицизм находились в неразрывной связи, во всяком случае, декларировалось их единство. Через Константина и его преемников тенденция на традиционную «благорасположенность клира к государству» в V в. приводит к классическому «цезарепапизму». Епископы исполняли все, что ни пожелает диктатор. Сотни епископов, послушных как автоматы, подписывали декреты даже по религиозным вопросам императоров Василиска в 476 г., Зенона в 482 г., Юстиниана в 532 г., хотя подобное и противоречило церковным канонам.
Итальянский клир в 552 г. писал о клириках Востока: «Эти епископы — греки, у них богатые и шикарные храмы, и они не выдержали бы и пары месяцев, если бы власти лишили их доходов от их приходов. Чтобы этого не случилось, они всегда немедля выполняют волю правителя, что бы он от них ни потребовал».
Чтобы переубедить некоторых строптивых епископов, Юстиниан, скорее всего по совету Феодоры, отдал приказ, и 22 ноября 545 г. папа прямо посреди службы в храме Св. Цецилии, как раз тогда, когда он раздавал святые дары, был схвачен, посажен на корабль, который взял курс на Константинополь. Это произошло в разгар осады готами Рима, который пал в декабре. Благочестивая римская община поначалу выслушала благословление от Вигилия, а затем — что признает даже «Книга пап» — забросала его камнями, палками и глиняными горшками и послала его к черту: «Забирай с собой голод и смерть! Зло ты сотворил римлянам — пусть же зло настигнет тебя повсюду, куда бы ты ни отправился!»
Если абстрагироваться от антиеретических законов, то наиболее долговечным оказалось то, что не имело никакого отношения к религиозному усердию Его Императорского Величества: речь идет о продолжавшем действовать вплоть до Нового Времени кодифицированном римском праве — Кодексе Юстиниана 529 г. и о еще более значительных «Дигестах» («Своде законов») 533 г., составленного под руководством императорского доверенного и министра юстиции Трибониана.
Юстиниана, по аналогии с Константином, охотно прославляют за более гуманное, благодаря влиянию христианства, правосознание этого Кодекса. Но если участь рабов и была облегчена, то прежде всего по причине того, что в производственных процессах, особенно в сельском хозяйстве, главное место уже давным-давно принадлежало не рабам, но колонам. А вот по отношению к ним юстинианское право оказывается абсолютно беспощадным. И можно ли вообще рассуждать о гуманности права, если оно отказывает в какой-либо правовой защите всем иноверцам?
Религиозное усердие Его Императорского Величества, как и всякое другое религиозное усердие государств и церквей, оплачено нуждой и кровью. А поскольку вселенские амбиции Юстиниана не уступали таковым у 2-й династии Флавиев (династии Константина), то расплата нужной и кровью была велика, как никогда.
Это религиозное усердие означало неимоверное и постоянно возрастающее обдирание подданных, так как строительный раж и длившиеся десятилетиями войны деспота поглощали гигантские средства. Это религиозное усердие обернулось непрерывной религиозной борьбой: страданиями монофизитов, гонениями на манихеев, угнетением евреев, истреблением самаритян, непреклонным подавлением язычества, которое Юстиниан преследовал более жестоко, чем любой правитель, начиная с Феодосия I и остатки которого он практически уничтожил.