***
Неправдоподобно маленькая и сухонькая старушка в вагоне метро, тёмная и ломкая, как прошлогодний кленовый лист из гербария. Белая косынка, как нимб, подсвечивает коричневый пергаментный лобик, китайский веер в руке движется мерными сомнамбулическими рывками. Наконец при каком-то из толчков вагона она не выдерживает и сразу, как выключенная, засыпает, ткнувшись при этом в плечо сидящей рядом тётки. По всем законам физики распаренное, истомлённое духотой тёткино тело должно с мгновенным рефлекторным отвращением её оттолкнуть. Но оно этого не делает – видимо, нет в нём почему-то этого рефлекса. Тётка тихо, нездешне улыбается кончиками губ и с терпеливой отрешённой нежностью смотрит сверху вниз на бабкин затылок, обтянутый хлопчатобумажным нимбом в мелкий цветочек. И сразу становится видно, что никакая она, вообще-то, не тётка. Что она прекрасна, как повзрослевшие мадонны Беллини, только гораздо узнаваемее и загадочнее, чем они.

***
Мужик на углу улицы скорбно кричит в мобильник:
- Нет, ну ты прикинь… Ну, ладно, зуб выбили – это хрен с ним, чего уж теперь… Сам виноват – не надо было соваться…. Но у этого зуба выбитого - прикинь! - почему-то сразу все каналы распломбировались! Нет, скажи, да? – как у нас всё делают! Разве ж это пломбы?! Я понимаю – зуб, но каналы-то почему распломбировались?!

***
Нищий дед, похожий на Махатму Ганди, особенно усами, очками и приплюснутым носом, встряхивает тарелкой, куда я ему кинула горсть мелочи, и, подмигнув мне, осведомляется:
- А ты тут, что ли, поблизости работаешь? Может, вечерком по пивку – или как?

Решительно, я становлюсь Царицей Грёз дворников и нищих. Что же во мне так изменилось к лучшему?

***
Толстый ласточкин птенец сидит на проводах, дуется и горюет о том, что нет у него пока ещё нормального хвоста вилочкой, а вместо него – какая-то культяпка. Воробьи прыгают рядом на соседнем дереве и дразнятся: бесхвостый, бесхвостый, бе-е-е!
Солнечные пятна вокруг на мостовой пахнут разлитым квасом и ещё чем-то слегка подтухшим и очень июльским.

© Сестра Нибенимеда. С натуры

-Эээ...- глубокомысленно изрёк Парис, вертя в руке золотое яблоко,- я, конечно, тронут оказанным доверием и всё такое... Но знаете, милые девушки...
-Дамы,- кокетливо поправила Афродита.
-Да?- удивился Парис.- А кто у нас муж?
-Кузнец,- хихикнула Афродита.
-А у меня - громовержец,- мрачно сказала Гера.
-Технически, здесь только я девушка,- вздохнула Афина.- Но ты продолжай, не отвлекайся.
-Да, спасибо. Так что я хотел сказать... Понимаете, милые дамы, вы, конечно, все очаровательны, но боюсь, я не тот судья, который вам нужен. Вы бы поискали кого-нибудь, кто лучше разбирается в женской красоте. А то я ведь не художник, знаете ли. Я даже не скульптор. Я вообще-то пастух.
-Ничего,- успокоила его Гера.- Мы доверяем твоему вкусу. Вперёд, вручай яблоко самой прекрасной.
Парис не спеша оглядел всех трёх богинь, попросил улыбнуться, полюбовался безупречной белизной зубов, пропустил между пальцев тяжёлые курчавые локоны, оценил на глазок размеры и форму грудей, ненадолго задумался - и решительно протянул яблоко Афродите.
-Ей?!- в один голос возмущенно завопили Гера и Афина.- Этой тельной корове?! Но почему?!
-Я же пастух,- застенчиво напомнил Парис.- Это у меня профессиональное.

© Бормор

- Простите…. я у вас тут проездом, на три недели. Скажите, если я за эти три недели буду ежедневно здесь заниматься с десяти до трёх, то за это время какую часть испанского языка я выучу?
- Какую.. часть?...
- Я имею в виду – в процентном отношении. Ну, или можно в долях. Вы мне можете сразу дать хотя бы примерные цифры?

***
Девушка у электронного каталога. Синие с золотом глаза; от взмахов золотистых ресниц по стенам разбегаются мелкие лучистые зайчики
- Я понимаю, что сто сорок восемь языков… Вы что, думаете - я не понимаю? НО ВЕДЬ ВСЁ РАВНО ЖЕ ОНИ ВСЕ НА АНГЛИЙСКОМ, ПРАВДА?!

***
У куриц, как мы уже выяснили, вовсе не глупые лица. Они у них напряжённо-настороженные, как будто их обладательницы всё время силятся что-то понять, но не понимают и непрерывно нервничают в ожидании какого-нибудь подвоха.

Она подходит к кафедре, склоняет голову так, что гребень её скашивается на сторону, а глаза слегка подёргиваются плёнкой. Я выжидательно улыбаюсь и жду, когда она скажет: «ко-о-о!»
- Вау, - говорит она – Да я же эту книжку уже сто лет как ищу! Вот именно такую… Вы случайно её не продаёте?
- Это дублетный экземпляр, списанный из фонда. Так что, можете взять даром.
- Что? – Мгновенно меняется в лице и почти с отвращением кладёт книгу обратно. – Как это – даром? Что значит – даром?

Сказать ей, что ли: «халява, плиз»? Нет, не поймёт, только ещё больше обидится.

- Даром – это значит «бесплатно». Эти книги не нужны библиотеке, мы их дарим читателям.
- Ну, понятно, вам лишь бы что-нибудь ненужное сбагрить…
- Но вам-то она как раз ОЧЕНЬ нужна!
- Кто вам сказал? Вот вечно так – лишь бы что-нибудь навязать…
- Но вы же сами сказали, что сто лет её ищете.
- Ищу, но не такую! Не списанную же! – (Смотрит на меня так, как будто я пытаюсь силой нарядить её в нестиранную пижаму из секонд-хенда)
- Ну, взгляните: она совсем новая, не потрепанная, не запачканная… Её списали не потому, что она ветхая, а потому, что у нас таких уже много.
- Да, но почему тогда бесплатно? - Её гребень всё больше наливается недоумением и становится совсем красным; перья сердито топорщатся в разные стороны, голова мелко подёргивается в такт поворачивающимся в голове механизмам..
- Потому что нам она не нужна! Мы вам её дарим!
- Ну, раз вам она не нужна, то почему мне должна быть нужна?
- А если я вам скажу, что она стоит сто рублей? Тогда вы её возьмёте?
- Сто рублей?! Как – сто рублей? Почему так дорого?! Вы же сами сказали, что библиотеке она не нужна!
- Ну, хорошо. Давайте так: если не хотите бесплатно и не хотите за сто рублей, то заплатите какую-нибудь символическую денежку. Допустим, пятачок.
- Вы что, девушка, нарочно надо мной издеваетесь?!

«Ко-о-о», - вздыхает курица на обложке другой книжки. Детской.

***
Перед уходом слышу сквозь приоткрытую дверь, как в служебной комнате соседнего зала пожилая библиотекарша делится изумлением с коллегой:
- Представляете, Ольга Максимовна, я к нему, как обычно, подхожу в восемь часов, говорю: «Всё, голубчик, мы закрываемся». А он, представляете, отвечает: «Да-да, сейчас ухожу!» А я так удивилась, что чуть было не сказала, причём абсолютно серьёзно: «Голубчик, что с вами? Вы же должны были меня обматерить!...»

***
По дороге домой вижу впереди себя двух блондинок в коротких белоснежных юбках
- Хинкальная, - читает одна из них попавшуюся на глаза вывеску. – Смотри-ка: хачапури от дяди Гамлета.
- От Клавдия, что ли? – фыркает вторая.
- Прогулка по кишкам нищего, - бледнея, цитирует по памяти первая. – Ф-ф-фу! Ну, надо ж додуматься!

Обе звонко хохочут, и я мысленно хохочу вместе с ними, празднуя счастливую неожиданность.
Нет, может, всё-таки ещё прорвёмся. Надежда есть, однозначно.

© Сестра Нибенимеда. Приметы времени

Маша пишет из Севастополя:
“Подошёл Валера Кременчугский. Моя манера спать на солнце показалась ему божественной. Обещал ждать вечно, тут же, прямо возле раздевалки. Не смогла отговорить. К пятнице из него выйдет прекрасный хамон.”

Валеру жаль, но не очень. Во-первых, он прёт без очереди. Во-вторых, в Крыму можно страдать годами. Давиться персиками, плавать в шторм, загорать без крема и какие там ещё существуют способы грустить. Можно смотреть на купальщиц с такой горькой усмешкой, что однажды они сами прыгнут.

Попробовал бы он любить в Сестрорецке, где мелко, грязно, воняет тиной и всякую минуту возможен снег. Здесь курортники, поскольку времени в обрез, все нудисты. Их отчаянные сиськи, впрочем, создают на миг иллюзию пляжа.

Бекназаров познал суровую балтийскую любовь и с тех пор вздрагивает при имени Тамара. Она была поэтессой из Выборга. Приходила с утра и долго, долго сидела в его номере. Даже карбофос не мог на неё повлиять. У Тамары был свой номер, но жизнь вне Бекназарова не имела смысла.

В том же номере жил мужской бард Серёжа, человек спокойный и целомудренный. Измученный Тамарой, он пошёл на дерзость.
Услышав однажды стук в дверь, он сказал:
- Тамара пришла.
Тут же встал, снял брюки, трусы и остальное. Открыл дверь и произнёс:
- Здравствуй, Тамара.
Она ответила:
- Мужики, у вас есть чего выпить?
Рассвет, меж тем, только занимался. Тамара обогнула Серёжу, прошла и села ждать угощения.

Многие мужчины верят что могут вызвать обморок простым сниманием штанов. Лучше бы восторг, конечно, но и обморок сгодится. А тут - вообще ничего. Сергея даже не заметили.
В тот день он перестал писать иронические песни. Что-то в нём надломилось.

Дорогой Валера из Кременчуга! Надень, пожалуйста, панаму и держись. У тебя полно времени. Не отходя от раздевалки ты можешь написать книгу или изобрести полезный космолёт на дровах. В схожих обстоятельствах я учил ходить медведя по бревну, очень успешно.

© Слава Сэ. Письма с пляжа.
По ссылке можно посмотреть на автора с медведем.

Пушкинская дева в ангельском, цвета слоновой кости, акварельно-ампирном платье; ниспадающие складки, роза у пояса, локон у виска, завиток в ложбинке шейки, нежной и стройной, как башня из слоновой кости. Спускается в переход, придерживая подол одной рукой, в другой руке – веер, точно в тон платью и розе. Обгоняю её, чтобы заглянуть ей в лицо. Нежнейший ангельский… в смысле – английский фарфор, чуть сбрызнутый золотым веснушчатым декором; румянец светится на щеках, как солнце сквозь чашку, разглядываемую на свет. На губах трепещет, надувается, лопается и снова надувается неслыханной красоты резиновый пузырь, весь перламутрово-алебастровый, точно в тон платью, розе и вееру. Почему-то именно он придаёт её облику окончательную завершённость. Если бы я писала с неё миниатюру для медальона, то непременно так бы и написала.

**
Она идёт чуть позади и, отдуваясь, несёт две сумки, тяжело нагруженные снедью. Он идёт чуть впереди и, отдуваясь, несёт собственный живот, кокетливо подхваченный поясом где-то в области коленей. Его ноша, безусловно, тяжелее, потому он то и дело подкрепляет силы глотками минералки из тёмно-зелёной бутыли.
- Паш, погоди, я за тобой не поспеваю, - перехватывая сумки, говорит она. – Дай мне бутылку, а то что-то совсем во рту пересохло….

Мгновенно напрягшись, он делает несколько стремительных вороватых глотков и, поперхнувшись, сумрачно отвечает ей сквозь кашель:
- А ты чего так поздно сказала-то? Там уже и не ничего…

**
Мальчик лет пяти входит в троллейбус и восхищённо взвизгивает:
- Мама! Смотри! Тут стулья - прямо как в театре!

Надо же. В театре человек уже был и, судя по всему, не один раз, а вот в троллейбусе - ни разу.

**
Не успела я путём долгих и болезненных самогипнотических упражнений убедить себя в том, что мне больше не интересно ходить в магазины, как возле нашего метро открылся блошиный рынок.
Бесы, они никогда не дремлют и всегда полны свежих креативных идей.

- Женщина! Возьмите голубей! Они лёгкие, гипсовые, ничего не весят… Берите, берите - это голуби мира!
- Это голуби жира! – ужасаюсь я. – Как вы довели их до такого состояния?

Голуби и правда до невозможности хороши. Один из них спит, потому что уже больше не может есть. Другой ещё не спит и тянет к небесам отверстый клюв, требуя новых милостей от Провидения. Зобы их выпирают, как бока у диноса, перья стоят дыбом на мощных, чуть приплюснутых торсах, которые уже имели бы вид идеальной сферы, если бы не хвосты. При этом каждое пёрышко вылеплено так, что вот-вот распушится и начнёт отливать радужными бликами и пахнуть подушкой и помётом.
И лица! Какие лица!
Наконец-то я увидела, как выглядят ангелы, объевшиеся пирогом. С тех пор, как я в девять лет прочитала эту метафору у Марка Твена, мне всё время хотелось увидеть это воочию.

- Там ещё есть послание! – говорит продавец. – К каждому товару прилагается бумажка с посланием. Вот, смотрите.

Я разворачиваю бумажку.
На ней написано: НИКОГДА НЕ СТРЕМИТЕСЬ К СОВЕРШЕНСТВУ!
Ну, как может поступить человек, которому бесы не оставляют выбора?

Запой начался в десять утра и продолжался чуть ли не до полудня, завершившись в итоге: двумя голубями, браслетом из полупрозрачного кварца с мятыми латунными пряжками, такой же мятой кварцевой подвеской, сквозь которую можно смотреть на мир и видеть льдисто-хрустальные, затканные паутиной и патиной потусторонние дали, серёжками в виде каких-то ритуальных пантер, выгрызающих блох из хвостов, рыдающим от облегчения кошельком и тихой радостью в сердце.

Завтра надо будет подумать, как добраться до работы каким-нибудь другим путём.

© Сестра Нибенимеда

Вы тоже заметили, да? Мы стали старше.

Вначале все на свете старше нас. Мы младше других детей во дворе, младше задавак-первоклашек - какие же они большие, божемой, в одном из них целых метр двадцать роста. Мы младше второклассников, третьеклассников, старшеклассников, студентов. "Он уже на третьем курсе, "она уже окончила институт" - а мы еще нет. Мы столько всего еще нет.

Мы моложе взрослых - конечно же, мы моложе взрослых. Они повсюду, мы смотрим на них снизу вверх (а потом - и сверху вниз, но какая разница). Они везде. Мир принадлежит им, а мы принадлежим себе. Они, правда, считают, что и мы принадлежим им. Но мы-то знаем, что нет.

Мы говорим про кого-нибудь: "Он не с нами, он же взрослый!". Он - лет двадцати, тридцати, сорока. Другой породы. Мы самое новое, что есть в этом мире.

Потом весь мир начинает потихоньку нас догонять. Младшая сестра гуляет с мальчиком (какие мальчики, я ей пеленки менял!). Соседка-ровесница вышла замуж. Так рано? Почему "рано", ей двадцать пять... Одноклассница в парке катает коляску, прогульщик из старой школы водит "Тойоту", хулиган и гроза района уже отсидел, уже женился, уже развелся...

Но это все еще ничего. Это еще - "они", не мы. "Им" - можно. Они могут жениться, рожать детей, водить автомобиль, играть на бирже и выступать по телевизору. А у нас бежит другое время. Мы можем писать шпаргалки, кататься на велосипеде, рвать малину с куста и точно знать, что бабушка - бессмертна.

А потом и бабушка не бессмертна. А потом и мама.
Как "мама", почему "мама", это же значит, что мы уже не маленькие, да?

Мир продолжает катиться нам навстречу.
Мы уже старше всех парикмахеров, барменов и официанток.
Продавщиц и учительниц.
Водителей и медсестер, девочки-массажистки и тренера в тренажерном зале.
Мы старше соседки, соседкиного мужа - бухгалтера в нашей фирме, соседкиной дочки - ей в этом году поступать, и ее репетитора - да он родился в том году, когда мы поступали!

Дети восьмидесятого года рожденья где-то работают и даже давно начальники. Дети девяностого года рождения играют свадьбы. Дети двухтысячного года рождения... Подожди, подожди. Какой двухтысячный год? В двухтысячном году начнется новый век, а мы станем старыми, да? Глупость какая, откуда двухтысячный год, не бывает таких годов.

Но мы все еще младше. Мы младше политиков, адвокатов, деканов, психологов и врачей.
Главное - врачей.
Сначала мы младше их всех, даже терапевта, и это привычно. Потом мы уже старше терапевта, но младше стоматолога. Догоняем стоматолога, зато остается хирург. Хирурги очень долго старше нас. Это приятно: мы в надежных руках.

До тех пор, пока в больнице (пустячная операция, какие-то полипы, ну что у меня может быть серьезного, я тебя умоляю) нам не протягивает профессионально отмытую руку совсем молодой человек. Мы вздрагиваем, не доверяем: он же моложе нас, когда он успел стать хирургом? Ладно, расслабься, не в возрасте дело. У этого юноши все-таки наверняка приличное образование, в его неприлично юные сорок... семь...

Дольше всех старше нас остаются онкологи. Но и они сдаются - перед теми, кому повезло.
Последним младше нас оказывается врач-гериатр. И даже психогериатр (должен же хотя бы на эту специальность быть возрастной ценз... или все-таки нет?).

И вот тогда, когда гериатр моложе нас на двадцать лет, а его медсестра - в четыре раза, когда у соседей родители, а иногда и деды годятся нам в сыновья, когда студенты пишут в анкетах год рождения, похожий на номер нашего первого домашнего телефона, когда моложе нас уже абсолютно все - тогда уже наплевать.
Какая разница, сколько им лет. Важно, что мы уже можем все то, чего они пока не могут. У нас уже все получилось: ведь отныне "те, кому повезло" - это мы.

В этом году мы уже живы. В этом году мы уже отметили день рожденья. В этом году уже не будет жарко, в этом году уже не будет ливней, в этом году уже лето, а следующей зимы, может быть, вообще не будет. Мы все детство об этом мечтали: чтобы не было следующей зимы.
Выйти на улицу, посмотреть на небо, посмотреть на голубей, которые вылупились уже после того, как нам сравнялось девяносто. Все на свете произошло уже после того, как у нас уже все произошло.

Мы уже "еще не умерли", а они еще "уже родились". Мы уже вышли на пенсию, когда эта невеста ходила в ясли. Мы уже хоронили друзей, а сегодняшний премьер-министр еще учился в начальной школе. Зато мы есть. У нас, в отличие от остальных, это уже "зато".

А главное - мы уже поняли, что самое интересное у нас-то как раз впереди. Вот оно, уже маячит за поворотом. Но тем, которые все моложе нас, этого не понять. Как младенцу не понять трехлетку. Как первокласснику не понять жениха. Как студенту не понять декана. Как терапевту не понять гериатра.

Жаль, что ни капли от этого понимания не передать тем, кто младше нас.

© Виктория Райхер. Мы стали старше

Тактильный Голод

Я же долбаный кинестетик, мне подавай порельефнее кружку, а в кружке горячий чай; мне бы только зарыться носом, уткнуться лбом, и шептать – хоть чужой, но знаком же, знаком, знаком; мне бы руку в мешок с крупою и там забыть; я из тех, кто касанием лёгким здоров и сыт; я из тех, кто, нащупав под свитером тонкий шрам, сладко морщится; я вообще-то поклонник травм, швов, царапин и лёгкой небритости; у меня пальцы голодны, и настолько, что аж звенят, их бы в бархат бы синий, в глину бы, в пластилин, в мякоть персичную, в айвовую – хоть один; их пустить в экспедицию, в пешую, в кругосвет, вот они огребли веселий бы и побед, вот вернулись они б истёртые, с ломотой, но зато не кусала больше б их, но зато не трепала бы хвост котовий, как чётки, не топила б себя ни в ванной и ни в вине. Я же долбаный кинестетик, и вместо слов пальцы душат запястья, молча, до синяков.

* * *
Надежда

Надежда уходит последней, но оттого и мучается дольше прочих иных, чешет под гипсом, лижет ожог кривой, просит убрать глюкозу и вставить стих, спрашивает, – когда раздавали мозг, сердце, стальные нервы, кураж и прыть, где я была, – и требует новых доз, и за нехватку станет меня пилить, рашпилем слой за слоем с меня снимать, гранить меня, уродовать мне резьбу… О, как хотелось веровать, обнимать, как не хотелось ей вылетать в трубу! Зябко надежде, - я разведу титан, пончо зелёное дам с своего плеча. Шепчет надежда: «Хоть положи капкан там, на дороге жёлтого кирпича. Доброй охоты». Как мне вести отлов?! Мне и зубов недостанет кого убить, пусть ради сердца, смелости и мозгов. Мой дорогой, ну как я могла забыть, где тот комод с носочками Долли Гейз? Сколько зажмёшь их в правой, когда, гребя палкой от эскимо, я останусь здесь

и позову тебя?

* * *
Фисгормон

Отсалютуй им протуберанчиком,
Вонзая в десны зубную нить.
Была б ты, Саша, хорошим мальчиком,
А так ты девочка – волчья сыть.

Ты б ела утром и брилась вечером,
И знала, чем их нутро цеплять:
Сначала водка, а после Левченко.
А ты весною – в подсчёт цыплят.

Ты баба бройлерная, озимая,
Ты тягловая, но в кружевах,
И всё-то швами тебе навыворот,
И шиш в кармане, и дело швах.

Тебе под кожу зашиты гномики,
Они и гонят вперед стопу,
С тобой нелюбые треугольники
Хлорида натрия точат пуд.

С тобой Создатель играет в танчики,
За двери выставив Свой ОМОН.
Была б ты, Саша, отвратным мальчиком.
А так ты девочка-фисгормон.

© Александра Закирова

«Между
тем, что я думаю,
тем, что я хочу сказать,
тем, что я, как мне кажется, говорю,
тем, что я говорю,
и тем, что вы хотите услышать,
тем, что, как вам кажется, вы слышите,
тем, что вы слышите,
тем, что вы хотите понять,
тем, что вы понимаете,
стоит десять вариантов возникновения непонимания.
Но все таки давайте попробуем…»

Эдмонд Уэллс
Энциклопедия относительного и абсолютного знания
(с) Бернар Вербер

...1-го или 2 сентября 1826 года... она прибежала вся запыхавшись, седые волосы её беспорядочными космами спадали на лицо и плечи; бедная няня плакала навзрыд. Из расспросов её оказалось, что вчера вечером... прискакал какой-то — не то офицер, не то солдат (впоследствии оказалось фельдъегерь). Он объявил Пушкину повеление немедленно ехать вместе с ним в Москву. Пушкин успел только взять деньги, накинуть шинель, и через полчаса его уже не было. "Что ж, взял этот офицер какие-нибудь бумаги с собой?" — спрашивали мы няню. "Нет, родимые, никаких бумаг не взял, и ничего в доме не ворошил; после только я сама кой-что поуничтожила". "Что такое?" — "Да сыр этот проклятый, что Александр Сергеевич кушать любил, а я так терпеть его не могу, и дух-то от него, от сыра-то этого немецкого, такой скверный".

© М. И. Осипова

В трамвае сидит мужик, похожий на только что выкопанный и небрежно сполоснутый в ведре топинамбур, и говорит по мобильному.

Топинамбур – это, если кто не знает, такой корнеплод. По виду как картошка, только гораздо сложнее и привлекательнее.

- Не, ты прикинь – он мне майку подарил ! Прикинь! Я второй день плАчу… Чего плачу? Как – чего? Это ж братан мой! Это ж сволочь нереальная – я его всё равно убью когда-нибудь, он дождётся, нах… И тут – прикинь – припёр мне майку… Вот коззёл, а? Я говорю: Васян, ты чё, в натуре ,с дуба рухнул? На кой мне майка? - я такие дебильные вообще не ношу, нах….. А он взял и подарил – прикинь…. Такая майка охрененная, вообще нереально… байкерская, вся в волках… Что? Не, ты чё – не ношу, конечно. Что я, долбанутый, что ли, как мой братан – такие майки носить. нах… Не, ну взял и подарил, а? Я третий день, вообще, не могу, умираю…
- Мужчина, - говорит сидящая напротив бабка специальным голосом, каким бабки говорят в очередях в поликлиниках, - вы бы не орали на весь вагон, а? А то тут и так двадцать восемь градусов, а вы ещё орёте….

К огромному изумлению всего нагретого до двадцати восьми градусов вагона мужик быстро отключает телефон и смотрит на бабку нежно и сожалеюще, как на недопитую четверть.
- Бабань, а ты куда, вообще, едешь-то?

На кирпично-смуглом лице мужественного небритого оттенка сияют томительной счастливой нежностью нереально синие глаза.

Ослеплённая этим сиянием, бабка забывает огрызнуться и неожиданно мирно отвечает:
- А к Николе, который в Кузнецах.
- Так это же ваша остановка! – ахает женщина рядом с бабкой. – Скорей выходите, он сейчас отъедет!

Бабка тоже ахает, хватает сшитые из разноцветных тряпочек сумки и кидается к дверям. Двери яростно захлопываются перед её носом, - так, что от неожиданности она откидывается назад и с размаха усаживается на верхнюю ступеньку.
- Ты чего делаешь-то, нах?! Глаза разуй – вон, люди ещё не вышли! – ревёт топинамбурный мужик и грозит водителю кулаком такой замысловатой формы, что от испуга тот немедленно распахивает двери. Мужик проворно подхватывает бабку под мышки, торжественно сносит её вниз, ставит на мостовую, вручает ей сумки и, впрыгнув обратно в трамвай, трясёт над головой сцепленными суковатыми лапищами.
- Давай, бабань! Николе-кузнецу привет! Скажи – мол, ничего не надо, у Серёги всё путём.. Так и скажи – всё, мол, путём, нах… Всё есть! – даже майку, вон, братан подарил….

И садится на место, красивый, как топинамбур, сияя нереально синими глазами, кажущимися ещё более нереальными на фоне лоснящейся корнеплодной черноты. И вином от него, между прочим, не пахнет. От него пахнет потом и счастьем.

Надо всё-таки, чтобы эта сволочь Васян ему почаще что-нибудь дарил.

© Сестра Нибенимеда

Полуголые корректоры, с вытатуированными на торсах правилами русского языка, в залихватски сдвинутых набок бумажных шапочках, собранных из выдранных страниц Розенталя или толкового словаря, с бутылками кьянти под мышками, обнявшись и покачиваясь, идут по парку Горького, орут: "Кто не держал в руках словарь, тот называется дикарь! КОР-РЕК-ТО-РЫ, КОР-РЕК-ТО-РЫ!!!", пристают к прохожим на предмет поговорить о нюансах корректуры библиографических сносок на английском языке ("Нет, ты мне скажи - ик! - в названии источника все прописные? Нет, ты отве-е-еть"), срывают со стен плакаты с ошибками, громят остановки, самые мирные баллончиками с красной краской наскоро правят рекламные плакаты, используя корректорские знаки, вплоть до неправильных переносов и лишних пробелов.

© День корректора в духе дня ВДВ

На эскалаторе стоит смуглая неопрятная девушка неслыханной красоты, читает «Кармен», и от неё пахнет табачной фабрикой, ослиной шерстью, солнцем и контрабандными духами. От зависти я тут же вспоминаю, что у меня уже три дня как закончились мои собственные контрабандные духи. То есть, я уже третий день на могу вспомнить, куда задевала флакон. При этом воспоминании я хватаюсь за сердце и натыкаюсь на злорадно хрустнувшую заначку, зашитую в корсет.

А долго ли приличной женщине, выйдя из метро, зайти в увитую плющом подворотню и тихонько подпороть корсет маникюрными ножницами?

В парфюмерном магазине никто не говорит «понюхайте» - это табу, это вульгарно.
- Послушайте вот эти! Ну? Как они вам?

ОНИ хороши. Слушать их – одно наслаждение. Они растекаются в воздухе сладчайшими, неподъёмными восточными руладами, позвякивают колокольчиками, тимпанами и тимьянами, отзываются плеском фонтанов и грудным женским смехом из глубины гарема… Ах, если бы я была достойна носить такую роскошь хотя бы на кончике ногтя!
- А эти? Девушка, посмотрите вот эти!

Я смотрю. Эти тоже хороши. Глаз не оторвать от этой богемной мансарды с полосами света на пёстрой от винных пятен скатерти, с переполненной вонючей пепельницей, с долькой апельсина, раздавленной на тарелке, и сомнительно-душистым горошком, бурно разросшимся в грязном ящике у окна… Ах, если бы на мне были красиво продранные джинсы с подтёками масляной краски на левой коленке, айседорский шарф через плечо и пятьдесят два килограмма весу!
- Ну, а эти? Девушка, эти по акции. Всего триста девяносто девять рублей!

Ну, чем таким захватывающим и волшебным могут пахнуть триста девяносто девять рублей? Смешно даже говорить.

Я выхожу на улицу, неся на запястьях и волосах эти триста девяносто девять рублей, и понимаю, что вместе с ними пахну августом и Франкфуртом. Не понимаю, почему Франкфурт и август согласились на это за такие смешные деньги, но это факт.

Всё хорошее на свете пахнет Франкфуртом и августом. Это тоже факт.

И когда я вхожу на мост через Яузу, Яуза вздыхает и погружается в призрачную туманную прохладу, сквозь которую, как старая открытка сквозь кальку, просвечивает зеленоватый шпиль кирхи с зеленоватым петушком на острие креста.

Из тумана навстречу мне, кряхтя, вылезает какой-то подловатого вида ювелирный магазинчик, и там, на витрине – тоже, представьте себе, Франкфурт, грубо и восхитительно намалёванный на каком-то кошамрном кольце с эмалью. Кривые башни, кривые церкви разъезжаются в стороны на фоне ночного неба, как подмокшие на дожде поганки, а у подножия их лежит перламутровая луна и отражается в крыле гигантской страшноватой бабочки.

Тихо, насуплено светятся окна, в каком-то келлере за углом играют «Розамунду», и шаги так гулко отдаются в булыжной мостовой, что сразу становится ясно: внутри пустота, ничего нет, даже центра Земли.

И кто только делает в наше время такие дурацкие кольца?!

Но, с другой стороны… в конце концов, трудно ли благородной даме, зайдя в подворотню, увитую плющом, извлечь из заблаговременно подпоротого корсета ещё одну, последнюю по счёту бумажку? Да проще простого, уверяю вас.

… Короче, это…. Если у вас тоже бывают приступы Ассоциативного Шопоголизма – пожалуйста, расскажите. Только не рассказывайте, как с этим бороться. Как с этим бороться, я и сама знаю.

© Сестра Нибенимеда

Я про эту книгу, "Антикризис в кармане", могу говорить бесконечно!!! Начиная от того, что на каждом углу вижу ситуации из нее, вплоть до того, что она бездонно глубока. Туда можно нырять как в море, а выныривать каждый раз на совершенно разных континентах собственного сознания, особенно на таких, на которых ни разу еще и не бывал. И уже самостоятельно заниматься исследованием этих континентов, используя навыки-механизмы, что даны в книге. Книга - это целое пространство, это зеркало читающего, это ваш откровенный диалог с самим собой. Книга - это вы сами, НАСТОЯЩИЕ...!!!
А здесь можно ее скачать.

http://narod.ru/disk/59083351001.609f202d3157da3f06b8917d761b94a0/%D0%90%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%BA%D1%80%D0%B8%D0%B7%D0%B8%D1%81%20%D0%B2%20%D0%BA%D0%B0%D1%80%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B5%20(%D1%8D%D0%BB.%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%B8%D1%8F).doc.html

Приятного прочтения!

Ей было настолько страшно, что приходилось все время говорить себе: «расслабь живот», «расслабь живот», - но все равно к тому моменту, когда они с мамой вышли из магазина, у нее от напряжения так болел пресс, как будто вчера она провела три часа в спортзале. Снаружи, на солнце, среди людей ей стало полегче, и вся прогулка перестала казаться таким опасным делом. Мама согласилась выйти из дома, мама позволила купить ей новое платье (потому что на старое, если честно, за эту неделю стало страшно смотреть), мама не плакала, крепко удерживаемая мамина рука была мягкой, и ей удалось убедить себя, что мама не вырвется, не убежит. Мама всегда любила эклеры; раньше они ели их с двух сторон и всегда шутливо дрались ложечками за лакомый кусок в середине, и мама всегда шумно признавала свое поражение, уступала. Официант сказал, что эклеры очень свежие, очень хорошие. Она вопросительно посмотрела на маму, мама кивнула; она испытала огромное, счастливое облегчение. «Нам один», - сказала она официанту, и тут мама сказала: «Я тоже хочу», и она, подавившись собственным голосом, попросила у официанта два эклера. Но когда официант поставил перед ними два блюдца и мама взяла ложечку, она осторожно отъела у маминого эклера кусочек, и мама не рассердилась, а даже улыбнулась, и с этого момента все вернулось, все встало на свои места, и она вдруг с силой вдохнула, - запрокинув голову, взахлеб, до боли в груди, - потому что ей вдруг показалось, что она вообще не дышала в последние четыре дня. На людей, которые подошли к их столику и назвали маму незнакомым именем, она сперва так и смотрела — запрокинув голову, приоткрыв рот, и уже знала, что выдохнуть — значит, все потерять; но когда они стали спрашивать маму, ничего ли у нее не болит, и когда один из них попытался взять маму на руки, а мама протянула руки ему навстречу, она выдохнула, закричала и стала глупо махать на этих людей чайной ложечкой, - и один из них вдруг испуганно закрылся руками, как будто ждал удара чем-нибудь огромным и тяжелым. Она кричала и рвалась, ее удерживали, маму уже целовала какая-то другая женщина, захлебываясь слезами, продавец из магазина, - чертов седой хрыч, не хотевший нести им платье, а вместо этого всё спрашивавший, почему она «называет эту девочку мамой», - смотрел в ее сторону, поджав серые губы, и кто-то уже записывал его неразличимые, но явно мерзкие слова в твердый блокнот. Потом ее повели к машине, а она упиралась и пыталась объяснить им, что не может вернуться в будущее без мамы, что ей надо забрать маму с собой в будущее, что так же невозможно жить. Они поняли и пообещали ей помочь, и она извинилась, что кричала, она сказала, что в будущем нет никаких полицейских, она просто не привыкла, просто не знала, как правильно себя вести.

© Линор Горалик. Пополам

Барышня лет четырёх, вся – как свадебный торт, утопающий в сливочных и кремовых кружевах, цветах и бантах. Белые ленты в косах, белые ленты у пояса, нежный присборенный тюль вокруг декольте, белые чулочки и волшебные, отливающие хрусталём туфельки с острым мысиком и крошечным кокетливым каблучком… Её ведёт за руку хмурая прокуренная бабка в драных джинсах, брезентовой безрукавке и с ехидным зелёным драконом, выколотым на плече…. Кажется, в каком-то очень старом «Ералаше» что-то подобное уже было.
______

Ещё одна парочка – Дед и Чьитоноги.
Дед – загорелый, диковатый, с не очень продуманной, но эффектной щетиной поверх морщин. Идёт по мостовой враскачку, сунув руки в карманы, а сигарету – за ухо и убедительно притворяется, что на нём тельняшка и бушлат. Чьитоноги семенят впереди, затянутые в рубчатые колготки и едва видные из-под обширного розового зонта. Видно, что обладатель этих ног ещё не очень уверенно ими владеет и вообще – в данный момент целиком погружён в созерцание дивного розового мира, отгораживающего его от мира реального.
- Лево руля! – рычит дед. – Гляди – впереди буйки!
Ноги слегка спотыкаются и косолапо топчутся на месте, пока дед не выравнивает движение, повернув зонт за спицы, как штурвал, и ободряюще похлопав по нему сверху. Солнце палит, с мостовой, шипя, испаряются остатки ночного дождя, над Котельнической – тёплая сиреневая дымка, пахнущая палыми листьями и автомобильным перегаром.
- Право руля! – рычит, капитанствуя, дед. – Смотри – сейчас пирс протаранишь!
Загребает в охапку Ноги вместе с Зонтом и, показательно кряхтя, перетаскивает их через бордюр. Ноги радостно взвизгивают и, брыкаясь, едва не роняют сандалию.
_______

Очкастый студент с мужественной бородёнкой читает в метро «Термодинамический и молекулярно-кинетический метод исследования явлений природы». Видимо, отрастил себе роскошный хвост, сумевший каким-то образом дотянуться до августа. Рядом стоит монах из Данилова монастыря и читает вместе с ним, глядя ему через плечо. На лице студента – сонное отвращение, на лице монаха – неподдельный, хотя и слегка стыдливый интерес.
__________

Двое молодых людей на троллейбусной остановке.
- Не, ничего так фильм, в принципе. Танцы красивые. И там не просто танцы, а всё время какой-то флешмоб: то они танцуют на улице и всё движение останавливают, то где-то там в кафе, то ещё чёрт-те где… Жарища там, конечно, - не понимаю, как там вообще двигаться можно, не то что танцевать…
- А ты представь себе – тундра, да? Национальные чукотские танцы… Ну, или там, какие-нибудь эвенкийские… всё равно красиво. Шкуры, бубны, варганы…. молодёжь отрывается…. То всю тундру перегородят со своими танцами и остановят… эту… миграцию северных оленей. То охотникам сорвут к чёртовой матери ловлю тюленей. То к метеорологам припрутся и начнут у них на станции выплясывать – так, что все предсказания к чертям собачьим… По-моему, здорово. Люди и греются, и развлекаются, и духов заклинают. И красиво. Я бы посмотрел.

© Сестра Нибенимеда

«Сказки не говорят детям о том, что драконы существуют — дети сами об этом знают. Сказки говорят им, что дракона можно убить.» Г.К.Честертон

Одна из известных цитат сто лет уважаемого мною Г.К. Честертона. Засомневалась тут как-то в своей дырявой памяти и начала искать эту цитату в интернете. В результате зависла на несколько часов, читая его в подлиннике. Идиотка – раньше не приходило в голову сравнить оригинал с переводом! Уважаемый писатель-философ превратился в обожаемого, а мой цитатник резко пополнился. (Это было лирическое отступление для разбега, если что.)

Так вот, почему именно СКАЗКИ? Почему нам нужны вначале сказки, а не сразу - четкие инструкции-приказы-рекомендации:
1. Драконы есть.
2. Драконы летают.
3. Драконы бывают ... видов.
4. Дракона нужно убивать следующими способами:
- ......
- .......
- ...........
5. Убитый дракон разделывается на когти, огненную железу, железосодержащую шкуру, осветительную пленку глаз и съедобные части – пятки, подбрюшье и щеки...».

Почему нам нужны образные, туманные, иносказательные заходы с пипеточной раздачей информации?
Почему мы Знаем, что Драконы существуют, но
- либо обманываем себя, не видя их («Какая птичка летит... Надо же - какого-то странного, почти человеческим голосом визжащего червяка несет в коготках... Мама, где ты?!»);
- либо до последнего пытаемся себя уговорить, что Дракон хороший, просто глупый и агрессивный – такой уж уродился или, там, его не так воспитали, но в хороших-то руках... («На тебе мой пальчик, Дракоша, мне не жалко, но ты за это не сжигай меня огнедышаще, а просто обрубочек прижги локально, чтобы рана не гноилась... Ой, а всю руку-то зачем? И ногуууууууууууу...»);
- либо, парализованные Страхом, замираем и ждем, не сопротивляясь, когда нас сожрут?

Почему в нашем активном восприятии истории работают только сказки, начиная с Библии (которую у евангелистов, например, положено принимать буквально и дословно) и кончая мгновенным мифотворчеством, происходящим у нас на глазах ежедневно?
Имеем: ежедневное подтверждение классического - «Россия – страна с непредсказуемым прошлым»; «Обама отберет у всех медицинские страховки, потому что он – мусульманин, рожденный под африканским баобабом и засланный мировым сионизмом, чтобы погубить Америчку»; «Дьявольские Пусси оскорбили христианство в целом и каждого истинно верующего в частности»; «Израиль – агрессивный и бессовестный источник нестабильности на Ближнем Востоке»; «Норвежского масс-убийцу посадили всего на 21 год, так что он скоро выйдет по УДО»...
Каждая сестра выбирает свою серьгу и вставляет её себе в нос как истинный представитель первобытного восприятия окружающего мира через предельное упрощение и сведение к привычным кусочным штампам.

Информация НЕ РАБОТАЕТ.
Зато всё более активно работают Сказки.
К сожалению, всё чаще - не те, где мы узнаем, что Дракона можно убить.
Работают Сказки, убаюкивающие сознание. Концентрирующие наше внимание на цвете лака на когтях Дракона, на оттенках и отливах гребня и хвостового оперения, на особенностях отделения дыма от огня...

Мудрый Честертон говорил об Архетипических Сказках, закладывающих базу личности, Модельное Поведение.
Умная Смелость Мужчины, Мудрое Благочестие Женщины, Верность, Самопожертвование и т.д.
Дракона можно победить, если ты распознаешь в нем Дракона и не побоишься.

Мы имеем дело с ДРУГИМИ сказками. Теми самыми, которые во всех известных мне языках являются синонимом ОБМАНА.

И вот здесь я после долгого введения типа «многабукв» вынуждена сказать то, ради чего вышла на площадь.

Обман не может существовать без Самообмана.

НЕ МОЖЕТ.

Мы говорим о взрослых, вменяемых, с уровнем IQ , хотя бы немного выше обеспечивающего пенсию по инвалидности, воспитанных в одной мегакультуре.

Самообман - самый страшный, самый кровожадный и безжалостный Дракон, выжигающий в пепел душу, судьбу, Дар.
Это – тот самый Дракон, который позволяет существовать, множиться, жиреть и процветать всем остальным Драконам.
Это - тот Дракон, о существовании которого мы не хотим знать и за указание на наличие которого в нас мы начинаем ненавидеть указавшего.
Тот, о возможности победить которого мы НЕ ХОТИМ ЗНАТЬ.

И на закуску. Если приглядеться – в тему.
Всё тот же Г.К. Честертон:
“The Christian ideal has not been tried and found wanting; it has been found difficult and left untried» -
«Истинное Христанство не было опробовано и найдено желанным; оно было найдено трудным и оставлено нетронутым».

Если бы только христианство...

© Убить Дракона

Об объятиях

Когда женщина, поставив одну ступню на ступню своего возлюбленного, а вторую на верхнюю часть его ноги, обвивает одной рукой его спину, а вторую кладёт ему на плечо, тихонько напевает и воркует и как будто хочет взобраться на него, чтобы поцеловать, это называется объятием, подобным «взбиранию на дерево».
(Главное не забывать ворковать. Ни одно дерево перед вашим воркованием не устоит)

Когда мужчина прижимает джагхану, или среднюю часть тела женщины, к своей средней часты и взбирается на неё, чтобы применить царапанье ногтями или пальцами, или покусывание, или чтобы поцеловать её, и при этом волосы женщины распущены и рассыпаны по подушке, это называется «объятием джагханы».
(Пошла отращивать волосы)

О поцелуях

Что касается поцелуев, то можно устроить игру, заключающуюся в том, кому первому удастся завладеть губами другого. Если женщина проигрывает, она должна сделать вид, что плачет, отстранить своего возлюбленного, и в отчаянии потрясая руками, отвернуться от него и возразить ему, говоря: «Давай попробуем ещё раз». Если она проиграет во второй раз, ей нужно сделать вид, что она вдвойне удручена, а когда её возлюбленный отвлечётся или заснёт, ей следует прижать зубам его нижнюю губу так, чтобы он не мог освободиться, а потом рассмеяться, поднять шум, начать дразнить его, танцевать вокруг и говорить всё, что придёт в голову, но шутливо, играя при этом бровями и поводя глазами.
(Прижать зубам его нижнюю губу так, чтобы он не мог освободиться!)

Когда один из них сжимает губы другого между своими губами, это называется «сжимающим поцелуем». Однако женщина принимает этот поцелуй лишь от мужчины без усов.
(Или отращивает свои – в отместку!)

Когда вечером в театре или собрании членов касты мужчина, подходя к женщине, целует палец её руки, если она стоит, или палец ноги, если она лежит, или же, когда женщина, намыливая тело своего возлюбленного, кладёт своё лицо на его бедро (словно её сморил сон), чтобы разжечь его страсть, и целует его бедро или большой палец ноги, это называется «демонстрирующим поцелуем».
(Плакала)

О соитии

Когда мужчина во время соития поворачивается и наслаждается женщиной, не выходя из неё, в то время как она обнимает его сзади, не отпуская, это называется «поворачивающейся позицией», и достигается она только с опытом.
(Никогда, никогда мне не быть такой опытной!)

Когда женщина становится на четвереньки, как четвероногое, а её возлюбленный покрывает её словно бык, это называется «коровьим соитием». При этом всё, что обычно делается со стороны груди, делают со спины.
(Вся в раздумьях)

Таким же образом выполняются «соитие собаки», «соитие козла», «соитие оленя», «напор осла», «соитие кота», «прыжок тигра», «надавливание слона», «потирание кабана» и «наскок жеребца». Во всех этих случаях следует подражать всем этим животным, используя свойственные им приёмы.
(Нет слов, одно мычание)

О способах воздействия на женщину

Если мужчина, умастив свой лингам смесью порошков белого дурмана, длинного перца и чёрного перца, вступит в соитие с женщиной, он сделает её подвластной своей воле.
Или
Если мужчина возьмёт молочай, растение кантака, испражнения обезьяны и корень растения ланджалика, истолчет их в порошок, перемешает и бросит эту смесь на женщину, она после этого не будет любить никого, кроме него.
Или
Если мужчина бросит немного порошка побегов растения ваджнасунхи, смешанных с испражнениями обезьяны, на девственницу, она не выйдет замуж ни за кого другого.
(Это были советы для мужчин-камикадзе)

О Способах сделать себя неотразимым

Когда мужчина желает увеличить свой лингам, ему нужно натереть его щетинками определённых насекомых, живущих на деревьях, после сего в течение десяти ночей натирать маслами, а затем снова щетинками насекомых. Постепенно лингам начнёт опухать, и когда это произойдет, мужчине следует лечь на кушетку так, чтобы лингам свисал через проделанное в ней отверстие. После этого нужно устранить боль, вызванную опухолью, с помощью охлаждающих составов. Опухоль, называемая «шука» и часто встречающаяся у жителей страны дравидов, остаётся на всю жизнь.
(Обратите внимание какой меткий камень в огород жителей страны дравидов)

© Наринэ Абгарян. Цитаты из Кама-сутры с комментариями :)

Толстый уютный Polizei на лавочке в сквере. В одной руке – блокнот, в другой – карандаш, между оттопыренным ухом и вздыбленным плечом – глухо попискивающий мобильник.
- Так. Так… Юбка коричневая плиссировочная. Понял. С фонариками? Погоди… Куда там к ней фонарики привешены? Рукава? У юбки?! А-а-а, у блузки. Не, ну, чё, не могла нормально объяснить, что ли? Значит, фонарики… Записал…. Погоди! Стоп! Стоп! Ей же в школу уже через два дня! Как я за два дня ей найду всю эту плиссерню с фонариками?! Ах, в шкафу, в большой комнате, слева?.. Нет, я понимаю, что в большой комнате слева, но ты тоже соображай! Два дня же всего осталось! Как я их за два дня-то найду?!

***
Удивительно, как быстро из тёплых агукающих лялек, которых так хорошо было таскать на руках и гладить по лопаткам между нежными бугорками свернутых крылышек, вырастают суровые мужчины, которые скорее умрут, чем позволят дамам помочь себе завязать шнурки на ботинках. Уж лучше они так и пойдут во двор с незавязанными шнурками, а дамы будут, не дыша, идти следом, мысленно поддерживая эти шнурки, как шлейф, и моля ангела-хранителя, чтобы он не дал своему подопечному о них запнуться.

И вообще эти суровые мужчины сплошь и рядом бывают жуткими занудами.

- Егор, ты, значит, этим летом был на море?
- Нет.
- Как – «нет»? Ты же в Крым ездил? Значит – был на море.
- Нет.
- А где же ты был?
- Иногда – в море. Когда купался. Около моря тоже был – когда на песочке. А на море не был. На море только корабли. Ну, там, и лодки всякие….
- Однако… Лингвист из тебя растёт, что ли?
- Типун тебе на язык! – бледнеет присутствующая при нашем разговоре бабушка. – Научишь ещё – он и правда захочет, чего доброго, на филологический… На самом деле он тебе всё это плетёт только ради того, чтобы сказать «нет». Правда, Егор? Ты нарочно сказал «нет»?
- Да.
- Вот видишь! Сам признался.
- Я нарочно признался.
- Зачем?
- Если я не скажу нарочно «да», ты опять скажешь, что я всё время нарочно «нет» говорю…

Бабушка беспомощно поджимает губы, а затем для чего-то включается в начатую нами опасную лингвистическую игру:
- Значит, ты считаешь, что «был НА море» говорить нельзя?
- Нельзя. На море корабль. Потому что он сверху. – (Показывает руками). – А я был внутри. В море. – (С упрёком) – Ты же мне круг оранжевый так и не купила!
- А сказать «корабль в море» - можно?
- Можно. Когда он уже утонул.
- Хм… Именно в море, а не под морем?
- Да.
- А под морем что-нибудь бывает, как ты считаешь?
- (Снисходительно). Конечно, бывает! Нефть.
- Вот видишь! – Бабушка поворачивается ко мне, светясь торжеством. – Не лингвист! Откуда лингвисту знать про нефть под морем?

© Сестра Нибенимеда

Шли по парку, говорили.
- Вот странность, - сказал я, - я неоднократно наблюдал, как человек создает чеканную, блестящую формулировку, после чего поступает так, как будто не он три дня назад сформулировал правило практически всей своей жизни.
- Тебе это странно? - сказал мой спутник.
- Ну да.
- Но ведь это общечеловеческое - формулировка не есть решение.
Я даже остановился.
- Как это может быть, - сказал я. - А зачем еще формулировать?
Мы сели на макушке холма, свернули сигареты, закурили, и только тогда мой спутник ответил.
- Ради болтовни, например. Ради самой красоты формулировки. Люди очень редко пользуются формулировками как решением. Это качественный скачок, он совершенно необязателен. Смотри, я могу сейчас сказать: вот был бы кайф, если бы все лисы в округе были зелеными!
Он повел широки жестом, охватывая округу: свежескошенные луга, редкие острова деревьев. Я представил себе среди этого темно-зеленых лис. С белыми кончиками хвостов, конечно.
- Но они же не станут от этого зелеными, верно? Это и есть болтовня.
Я помотал головой.
- Нет, у меня все было бы иначе. Я бы поймал одну лису, выкрасил бы ее в зеленый цвет и посмотрел бы, хорошо ли это. И если бы это было хорошо - то да, вот был бы кайф, если бы все, потому что так и есть.
- Это значит, что у тебя сначала идет действие, а потом формулировка.
- Ну да. Все мои формулировки сделаны постфактум, на основе уже отработанного опыта.
- У людей не так. Они забывают свои формулировки через семь минут. Они находят код - и забывают его, просто не успевают сделать руководство к действию, у них нет связи между формулировкой и действием. Не щелкает.
Я подумал: интересно, поэтому они считают, что можно чувствовать одно, говорить другое, а делать при этом - третье? Нет, не лгать, направленно лгать - это совсем другое. А действительно не иметь связи между тем, что чувствуешь, думаешь и делаешь?
Мы докурили, спустились с холма, разговор перескочил на что-то другое.
А в кустах скрылся белый кончик лисьего хвоста. Рыжего, конечно. Нечего тут распоряжаться в чужом парке.

© Александр Шуйский (Стрейнджер)

У нас в ванной температура воды регулируется одной рукояткой. Всё просто: по красной стрелочке - горячая вода, по синей - холодная.
Когда я купаю ребёнка, то сдвигаю кран до упора в красную сторону, пока не пойдёт горячая вода. А тогда уже перевожу на синюю половину, чтобы не ошпарить. Ребёнок, однако, уверен, что красный цвет означает холодную воду, а синий - горячую. Нет, ну всё же правильно! Когда кран красный, идёт холодная, когда синий - горячая. Она девочка серьёзная, с чужим невежеством борется по мере сил, и всякий раз обязательно пытается открыть мне глаза на этот факт. Я ей объясняю, как могу, но она, разумеется, больше верит своим глазам, чем папе.
Её можно понять. Опыт демонстрируется ежевечерне, результат всегда одинаков. Красное - холодная, синее - горячая. О чём тут вообще спорить? У этих взрослых бывают такие странные убеждения, и их никак не переубедишь, упёрлись на своём и ни в какую. Но мы-то знаем, что именно на практике познаётся истина!

Иногда я ловлю себя на мысли, что и мы, взрослые серьёзные люди, часто рассуждаем точно так же.

© Бормор

«Здравствуйте, мы планируем цикл статей в духе Есквайровских правил жизни, только местный. И хотели бы предложить Вам участие. Вам не составит труда написать Ваши Правила Жизни?»

"Здравствуйте. Это такая псевдопоучительная хрень? Не составит. Ловите: "

Правила жизни Фрумыча.

В детстве я мечтал носить папильотки. Когда я узнал что обозначает это слово – желание только усилилось.

К сожалению, в современном мире мало кто понимает рыбу. Я уж и не говорю о способности поговорить с ней о надменности водолазов.

Восстановление АЭС после взрыва – не такой уж и простой процесс, каким он может показаться на первый взгляд.

В те моменты, когда человеку нужно вдохновение, он думает о всевозможной фигне или бухает.

Если гладить крепостных чаще двух раз в неделю – они становятся добрыми и сжигают твое имение без тебя.

Никто не может понять совершенства агрессивного дизайна открывалки.

Когда я был маленьким — у меня не было паспорта. Сейчас все намного проще.

Возьмем, например, первопроизводную.

Вы знаете... А впрочем, нет. Вижу, что нет.

Или даже если вдруг кинуть камень высоко вверх – он обязательно упадет на землю.

Как вам предыдущее? По-моему, глубоко.

Крепость сдается. Квартира, как мне кажется, тоже.

Марши никогда не делали рэп звучным, но всегда угрожающим.

Я считаю, что левитация невозможна. Это выгодно отличает меня в толпе йогов.

Люблю зимними вечерами приезжать на сталеплавильный комбинат. Заведешь индукционную печь, закидаешь туда стали или чугуна – красота!

В каждом талантливом суслике спит тихая грусть и меланхолия. В остальных – склонность к суициду и живость характера.

Постоянно и всегда старался прилагать усилия, чтобы избегать или хотя бы не применять в разговоре и речи повторяющиеся повторения.

Кафка, Шнитке, глазированные каштаны, узкие штаны и кеды.

Подобно бетону можно быть мягким, а потом затвердеть.

Наточенный нож может порезать. Тупой тоже. Да что там... Бумагой порезаться можно.

Вы знаете, когда я понял, что сила равна произведению массы на квадрат ускорения, в мире ничего не изменилось.

Любая песня надоедает на девятьсот тридцать первом куплете.

Никогда не писал мелом на гаражах. А жаль.

© Сергей Узун. Жызнеправила

Миллионер Борис для ремонта дачи купил село молдаван. В строительстве бессарабы могут всё, кроме арифметики. Число и высоту ступеней они исчислили, гадая на куриных останках. Теперь Борисова лестница вызывает сложные чувства. Идущему по ней кажется, будто он хромой конь. Борис проверял, все ступени разные. В гости приезжают другие миллионеры, говорят, как забавно тут ходить! А некоторые падают и матерятся.
Ещё молдаване построили весёлую канализацию. Всасывает отходы, потом материализует в неожиданных местах. Предсказать фонтан невозможно, девайс презирает ритм. А ритм, по Бродскому -- основа гармонии.
Борис любит природу вопреки гармонии. Он дачник 78-го уровня. Мастер спорта по томатам и грибам. Однажды вёз картошку в автобусе, как настоящий демократ. От автобуса до дачи километр. И довольно скоро Борис разочаровался в демократии. Но всё равно заглянул в лес, проверил грибы. Сразу у входа нашёл груздь, что было ошибкой. Через восемь часов явился, в пауках и улитках, картошку и грузди нёс в подоле. Упал на кровать, лицо зелёное, говорит «нет сил чего-то». И добавил тихо: «какой же здесь рай, всё-таки».

Мой рай точно в другой стороне вселенной. Мама применяла огород, как дрессировщики электрошокер. Взмахи тяпкой, верила она, привьют ребёнку любовь к тыквенной каше. Так, в детстве ещё угасло для меня очарование прополки, сбора навоза, картофелекопания и сна в мороз с раскрытыми окнами. И тыкву я не жру принципиально.

Однажды, уже взрослого, меня заперли в деревне. То были трудные семь часов. Помню курицу с грибами, общительных насекомых и растение «бешеный огурец» на заборе. Что в нём бешеного мне не сказали.
Помню зовущий хохот крестьянки Оли с вершины сеновала. Сама ли Оля туда запрыгнула или на торнадо, и как использовать для её спасения вилы - я не понимал. И если Оля правда «нормальная баба», то что такого вытворяет бешеный огурец.
Ещё, мужики клялись что вся вода в коричневой реке дистиллированная, микробов нет совсем. Их друг Толик купался, всё в порядке. Никто с тех пор его не видел, но при чём здесь холера. А может инфаркт, всегда нужно верить в лучшее.

Выслушав мои рыдания, миллионер Даша пригласила в Юрмалу. У неё там огромная квартира без ремонта, пустая и гулкая. Удобства я прикрутил, втащил матрасы, стол, газовый баллон и холодильник. Живём теперь как богачи. Пьём чай, играем в домино, мафию и разные интеллигентные игры. Иногда кто-нибудь встаёт и уходит, например, писать. Оставшиеся поют из солидарности. В квартире, где эхо длится пять минут, а дверей в сортире нет, семья быстро сплачивается и растёт музыкально. Грузинское многоголосие, думаю, родилось в схожих обстоятельствах.
О нашем счастьи прознали друзья. И стали навещать довольно густо. Им плевать что нет дверей. Дуют себе чай, поют на голоса. Потом учат Лялю таблице умножения, хоть Ляля и не метит в строители лестниц.

Дочь Мария раньше любила гостей. Не настолько чтоб посуду мыть, но всё-таки. А теперь говорит:
- Давайте, купим хутор на окраине страны. Разведём корову, чисто для творога. Больше одной коровы нам не развести, мы довольно ленивые. Но, если хутор будет хорошо труднодоступен, корове придётся сотрудничать с нами. Она будет сама посещать пастбище и водопой. А по субботам в лес, знакомиться с лосями и косулями. Лоси спортивные, косули изящные, у всякой женщины должен быть выбор. Лишь бы домой не водила. А зимой пусть ягель копает. Такие вот у нас с коровой планы.
От хуторской тишины я взвою, конечно. Испишу тонну бумаги, куплю хутор слева для гостей, справа для тренировки молдаван. Один из них сейчас осваивает ударную дрель прямо за стеной. Отчего в голове моей ни ритма, ни гармонии.

Всех с осенью! Привет!

© Слава Сэ. Перспективы творога.

Этот город похож на большой вокзал,
Поезда, как птицы, кричат в ночи.
Но когда я вижу твои глаза,
Всё молчит.

И уже многоточья легли в пробел,
Неизвестно, откуда взойдут слова.
Но когда я думаю о тебе,
Я жива.

А составы заходят на новый круг
И стучат на стыках: ничья, ничья…
Но когда меня окликаешь вслух,
Я твоя.

Ничего не останется навсегда,
Никому не достанется этот рай.
Но когда сорвётся моя звезда,
Загадай…

© Елена Касьян

1.
...Вот, скажем, в предбаннике рентген-кабинета небольшой больницы медсестра ласково уговаривает немолодую пациентку: «Да вы раздевайтесь прямо тут, не стесняйтесь! Это ж не дискотека, никто вам между ног не заглядывает!»

2.
…Вот, скажем, микробиолог З., двадцать пять лет назад удумавши жениться, столкнулся с типичной для молодоженов ситуацией: старшие родственники поинтересовались, что бы молодые хотели получить в подарок. На советском безрыбье выбирать предстояло между сервизом в горошек и вазой хрустальной «тюльпан», поэтому молодые посоветовались и сказали, что хотят путевку в Ялту. И очень друг друга хвалили: «Какая тебе пришла в голову прекрасная идея!» — «Нет, это тебе пришла в голову такая прекрасная идея!» Ну, любовь, понятное дело. Так вот, отец микробиолога З., человек основательный, подошел к делу серьезно и работал над выбором санатория месяц. И выбрал. И так выбранный санаторий ему понравился, что он и себе купил путевку. На то же время. В один номер с молодыми. Однокомнатный. И каждое утро в семь поднимал молодых на пробежку, а каждый вечер заставлял делать гимнастику и слушать перед сном новости по радио «Маяк». А по выходным водил их на марш-бросок в горы. С ночевкой. И вот уже двадцать пять лет молодые живут очень счастливым и крепким браком, потому что все неприятное, что два человека могут вообще, в принципе, сказать друг другу, они в те самые две недели уже сказали, ничего в загашниках не осталось.

3.
...Вот, скажем, переводчик Ш. клянется, что если уронить новый айфон в воду, то он там будет красиво лежать двадцать секунд, а потом выдаст на экране надпись: «Эта атмосфера не подходит для нормального функционирования». Друзья, конечно, спрашивают у переводчика Ш., не выдает ли его айфон такую же надпись через двадцать секунд после въезда в Москву, но переводчик Ш. обижается.

4.
...Вот, скажем, писатель Г. и композитор Ф. выясняют, что, несмотря на поколенческую и социальную близость, они почти не знают никаких общих анекдотов. Например, писатель Г. не знает анекдота про мышку и папарацци, зато композитор Ф. не знает анекдота про «а утром у вас что бывает?» Зато композитор Ф. не знает анекдота про «да, это Бородино», а писатель Г. очень радуется, впервые услышав анекдот про двух русских и хромого крокодила. Анекдоты про мармозетку, про сине-черные штаны, про «не-пре-мен-но!» и про «восемь раз направо» тоже оказываются вновинку то для одного, то для другого. Пораженный этой ситуацией, писатель Г. осторожно спрашивает:
- Но хотя бы про француженку и сигарету?..
- Да, да! — радуется композитор Ф. — Про француженку, которая в постели и так, и этак...
- И то, и се... — подхватывает писатель Г.
- И наконец все заканчивается...
- И она закуривает сигарету...
- И затягивается...
- И произносит...
На этом месте композитор Ф. и писатель Г. хором выкрикивают:
- «Знала бы моя мама, что я курю!..»
- «Знала бы моя мама, что я курю в постели!..»
Секунду оба молчат.
- Миленький, — осторожно говорит писатель Г., — мне кажется, это два принципиально разных анекдота.

5.
...Вот, скажем, бойкий молодой человек в недорогом иерусалимском кафе сладко поет восхищенной девушке песню о том, что он — свободный человек, он делает только то, к чему его зовет сердце, он веган, он буддист, хочет открыть приют для пожилых лошадей... «Правда, совсем недавно я вдруг стал работать финансовым консультантом», — добавляет молодой человек смущенно. «Почему?!» — «Очень деньги нужны».

© Линор Горалик. Пять историй про взаимодействие.

Утром насыпала мюсли в фарфоровую мисочку с большеглазыми китайскими ангелами, залила сверху нежным, чуть взбитым кефиром со свежими ягодами куманики, доставленными прямо из подкалужских лесов. Всё равно получилась дрянь какая-то. В зубах застревает.
По выпученным глазам мыши, созерцающий эту процедуру, догадалась, что вместо мюслей всыпала себе в миску мышиный корм. Не поверила. Посмотрела на надпись на коробочке. Чёрт.

***
Собираясь в музей Чехова, хотела надеть джинсы. Но вовремя опомнилась: он, конечно же, при встрече ничего не скажет, сделикатничает, но потом непременно пропишет это в фельетоне. Нет уж, надену лучше чёрные шёлковые брюки с пуговками на кармашках. Или шёлковые с пуговками он тоже пропишет?

Вспомнила, как он сам, собираясь в гости к Толстому, перемерил со страху кучу штанов. Обиделась. Надела юбку с турнюром. Пусть пишет – жалко, что ли?

***
В метро мужик читает «Биржевые ведомости» и время от времени осеняет себя крестом.
В переполненном автобусе народ переливчато шевелится и вздыхает, как один большой раздражительный дракон.
- Девушка! Вы мне своим локтем всю душу изранили!
..- Лид, Лид, нет, ты постой…. Не вешай трубку, а то я тут свихнусь! Вот слушай: это пальто… оно такое, знаешь.. цвета не то чтобы совсем баклажана, а такое – цвета мокрого заката с перьями…

Боже мой. Нам только кажется, что рядом с нами едут драконы. А на самом деле это сплошные поэты в мокрых ангельских перьях цвета баклажана и с нежными израненными душами. Не надо, не надо на них смотреть. Они прекрасны.

На углу полицейский выговаривает какой-то тётеньке:
- И запомните: дорогу надо переходить не там, где зебра, а там, где положено!

***

В кабаках уже гуляют какие-то купцы, хотя до вечера ещё далеко. Я тоже хочу расслабиться и по пути в коллектор то и дело пытаюсь купить себе пирожное. Но чуть только я захожу в какую-нибудь кондитерскую и, как ногу над пропастью, заношу руку над кошельком, как мне тотчас кто-нибудь звонит:
- Привет, это я! Ты где? В кондитерской! С ума сойти! Что?... Почему у меня тут такое веселье? Да это я некрополистам склеп показываю… Не, скоро не освобожусь, и не жди. Зачем звоню? Ну, я же знаю, что ты в кондитерской! Откуда? Блин, элементарно! Ты же мне сама только что сказала!

Так мне и не удаётся купить себе пирожное. И вечером я возвращаюсь домой, хрупкая и прекрасная, как китайский ангел, и смотрю в зеркало громадными китайскими глазами, а мышь смотрит на меня и доедает сухофрукты из мюслей.

© Сестра Нибенимеда