На улице лил дождь. Ритм, который он выстукивал по верху крытого перехода, напоминал о конце света. Сквозь дождь я расслышал шуточки шахтеров, которые, покачиваясь, проходили мимо.
— В чем дело, сынок?
— Не хочешь опохмелиться?
— А я где-то тебя видел…
Я отпрянул от пьяных расспросов и, шатаясь, вышел на улицу. Слякотный дождь промочил меня насквозь, я продрог и постепенно вообще перестал чувствовать свое тело, как не ощущал сознание. Я не отдавал себе отчета, куда иду, пока передо мной не открылась дверь и я не увидел Джули.
— Кот? — Она уставилась на меня так, словно мысленно находилась далеко-далеко, за много световых лет отсюда. — Где ты был? Что…
Я ничего не отвечал. Она посторонилась, приглашая меня войти.
На диване сидел Зибелинг. Я оказался в большой комнате, которая служила домом для Джули. Увидев меня, Зибелинг встал. Кажется, впервые он не вызвал у меня злобы: он должен быть здесь, теперь мы все повязаны.
— Дира больше нет.
— (Он погиб? Погиб?) — эхом отозвалось в их сознании и вернулось ко мне.
— (Я что-то почувствовала…) — Лицо Джули исказилось. — О Господи…
Зибелинг присел, как будто ноги не держали его.
— Откуда ты знаешь? — спросил он еле слышно.
— Я был там. — Мой голос дрогнул, я едва мог узнать его; Джули посмотрела на меня. — Рубай просто остановил ему сердце. Вот так, — я щелкнул пальцами, — и все.
Дж.Виндж "Псион"
— В чем дело, сынок?
— Не хочешь опохмелиться?
— А я где-то тебя видел…
Я отпрянул от пьяных расспросов и, шатаясь, вышел на улицу. Слякотный дождь промочил меня насквозь, я продрог и постепенно вообще перестал чувствовать свое тело, как не ощущал сознание. Я не отдавал себе отчета, куда иду, пока передо мной не открылась дверь и я не увидел Джули.
— Кот? — Она уставилась на меня так, словно мысленно находилась далеко-далеко, за много световых лет отсюда. — Где ты был? Что…
Я ничего не отвечал. Она посторонилась, приглашая меня войти.
На диване сидел Зибелинг. Я оказался в большой комнате, которая служила домом для Джули. Увидев меня, Зибелинг встал. Кажется, впервые он не вызвал у меня злобы: он должен быть здесь, теперь мы все повязаны.
— Дира больше нет.
— (Он погиб? Погиб?) — эхом отозвалось в их сознании и вернулось ко мне.
— (Я что-то почувствовала…) — Лицо Джули исказилось. — О Господи…
Зибелинг присел, как будто ноги не держали его.
— Откуда ты знаешь? — спросил он еле слышно.
— Я был там. — Мой голос дрогнул, я едва мог узнать его; Джули посмотрела на меня. — Рубай просто остановил ему сердце. Вот так, — я щелкнул пальцами, — и все.
Дж.Виндж "Псион"
а я стою, как дура, у крыльца -
на мне ни рукавички, ни лица.
бессильным криком окликаю пса.
а пес не слышит, у него весна,
и я стою, как дура, у окна,
ни псу, ни человеку не нужна.
зато весна.
© Ольга Родионова
на мне ни рукавички, ни лица.
бессильным криком окликаю пса.
а пес не слышит, у него весна,
и я стою, как дура, у окна,
ни псу, ни человеку не нужна.
зато весна.
© Ольга Родионова
Снег прошел, и усталый пёс,
пробегающий налегке,
хлопья тающие пронёс
на дымящемся языке.
Р.Л./
да - весна ))
пробегающий налегке,
хлопья тающие пронёс
на дымящемся языке.
Р.Л./
да - весна ))
Я говорю, устал, устал, отпусти,
не могу, говорю, устал, отпусти, устал,
не отпускает, не слушает, снова сжал в горсти,
поднимает, смеется, да ты еще не летал,
говорит, смеется, снова над головой
разжимает пальцы, подкидывает, лети,
так я же, вроде, лечу, говорю, плюясь травой,
я же, вроде, летел, говорю, летел, отпусти,
устал, говорю, отпусти, я устал, а он опять
поднимает над головой, а я устал,
подкидывает, я устал, а он понять
не может, смеется, лети, говорит, к кустам,
а я устал, машу из последних сил,
ободрал всю морду, уцепился за крайний куст,
ладно, говорю, но в последний раз, а он говорит, псих,
ты же летал сейчас, ладно, говорю, пусть,
давай еще разок, нет, говорит, прости,
я устал, отпусти, смеется, не могу, ты меня достал,
разок, говорю, не могу, говорит, теперь сам лети,
ну и черт с тобой, говорю, Господи, как я с тобой устал,
и смеюсь, он глядит на меня, а я смеюсь, не могу,
ладно, говорит, давай, с разбега, и я бегу.
/строчков/
не могу, говорю, устал, отпусти, устал,
не отпускает, не слушает, снова сжал в горсти,
поднимает, смеется, да ты еще не летал,
говорит, смеется, снова над головой
разжимает пальцы, подкидывает, лети,
так я же, вроде, лечу, говорю, плюясь травой,
я же, вроде, летел, говорю, летел, отпусти,
устал, говорю, отпусти, я устал, а он опять
поднимает над головой, а я устал,
подкидывает, я устал, а он понять
не может, смеется, лети, говорит, к кустам,
а я устал, машу из последних сил,
ободрал всю морду, уцепился за крайний куст,
ладно, говорю, но в последний раз, а он говорит, псих,
ты же летал сейчас, ладно, говорю, пусть,
давай еще разок, нет, говорит, прости,
я устал, отпусти, смеется, не могу, ты меня достал,
разок, говорю, не могу, говорит, теперь сам лети,
ну и черт с тобой, говорю, Господи, как я с тобой устал,
и смеюсь, он глядит на меня, а я смеюсь, не могу,
ладно, говорит, давай, с разбега, и я бегу.
/строчков/
Во дворе человек выгребал сугроб из-под Пежо и складывал на крышу Опелю. Хранить осадки у нас негде, мужчины дарят снег друг другу. Прибежал папа Опеля, тоже с лопатой. Он не хотел себе чужих осадков, к концу зимы он ничего уже не хотел. Такой февраль, упасть в сугроб и плакать. Мужчины сначала диспутировали, потом фехтовали на лопатах. Сверху, перевесившись через подоконник, смотрела женщина. Курила, улыбалась. Ей нравилось, что наш район не захолустье и жизнь кипит.
Вчера она опять курит в раскрытое окно, и вдруг сверху падает карниз. Вместе с сосульками, со льдом, пролетает мимо её глаз, носа и сигареты, как настоящий сюрприз. Женщина даже не подозревала, насколько минздрав был прав насчёт курения.
А сегодня опять дымит. Уже глубже, из комнаты. Упрямая.
Приходила в гости маменька. Рассказала волнующее, про любовь и детство. Она школьный психолог, в её практике полно отличных сценариев. Девочка Алиса пришла в первый класс. Тоненькая вся, синеглазая, с бантами. Папа за неё волновался, вдруг обидят. Он бы подарил дочке какой-нибудь артефакт против мальчишек, двуручный меч или базуку, но с такими примочками в класс не пускают, потому что учителя трусы.
И папа отдал дочку на простое карате. Заранее, с трёх лет.
К школе Алиса выучила семь способов убийства человека сложенной газетой. Она метала ножи, вилки, метко плевала компотом. И в целом, была готова учиться в современных условиях. Спасибо отцу. Ещё, называла перелом ключицы «наименьшим вредом, отрезвляющим противника».
Первую неделю Алиса била мальчиков по одному. Тогда мальчики выбрали пять делегатов. Делегаты сказали «пойдём поговорим». Встречу назначили на среду, за школой, между мусорником и забором. Алиса пришла со сложенной газетой и, по-моему, не сдержалась. Делегаты убежали с криком "идиотка бешеная". В младших классах наступили мир, покой и матриархат. Там и осень закончилась.
А в январе она влюбилась в красивого восьмиклассника. Два дня вздыхала и смотрела фиалковыми глазами, на третий застала его в коридоре, в позе откровенного предательства. Он был прижат к стене, его целовала какая-то корова из девятого. Корове был сломан всего лишь каблук. Парню врезала по желудям. И когда он сложился от нахлынувших эмоций, Алиса его поцеловала. Чтоб понял, дурак. Иначе было не достать, маленькая ведь, почти портативная девочка.
Назавтра в школу пришёл отец. Он слушал и радовался, что не купил базуку. Заведение осталось цело, было куда прийти, узнать об успехах дочери. Директор предложила перейти в соседнюю школу. Там всё ещё бегали сотни небитых детей. Папа подозревал, другая школа не захочет чужих каратистов. А эта школа уже привыкла, адаптировалась. Папа хотел бы остаться, обещал помыть окна и не носиться на переменах. Вытащил деньги, как аргумент. Директор тоже предложила денег, чтоб они всё-таки ушли. Взрослые стали пихать друг другу всё большие суммы. Никто не мог победить. Решили, как психолог скажет, так и поступят.
А психолог – моя маменька.
- Бедная девочка! – воскликнула она. – Ребёнок старался, не давал себя в обиду, всё как велел отец. А теперь кругом непонимание, учителя ругают, дети её боятся, отец набычился. И в любви запуталась. Конечно, поведение девиантное, но ребёнок не виноват. С ней просто надо разговаривать, – сказала маменька.
Она и сама в детстве любила. Одного мальчика. Не знала, как выразить чувства, поймала его, повалила и насыпала песку в трусы. (Очень выразительно, мне кажется).
Маменькиных чувств тоже тогда не поняли. Её даже выгнали из октябрят. А теперь она выросла и диссертацию защитила. Кто-то с ней подолгу беседовал в детстве, видимо.
Завтра ко мне приедет одна молчаливая барышня. Я пересказываю ей свою жужу, за это она готовит цукини с чесноком и петрушкой. И всё счастье моё – в плетении из воздуха городов, чьё население влюбчиво и патологически счастливо в финале. Я обильно вру, за это меня жалеют, целуют в уши и называют Славочкой.
А больше ничего не происходит. Конец зимы. Пежо не здоровается с Опелем, в окне напротив курит отважная женщина и повсюду снег.
© Слава Сэ. Поговори с ней.
Вчера она опять курит в раскрытое окно, и вдруг сверху падает карниз. Вместе с сосульками, со льдом, пролетает мимо её глаз, носа и сигареты, как настоящий сюрприз. Женщина даже не подозревала, насколько минздрав был прав насчёт курения.
А сегодня опять дымит. Уже глубже, из комнаты. Упрямая.
Приходила в гости маменька. Рассказала волнующее, про любовь и детство. Она школьный психолог, в её практике полно отличных сценариев. Девочка Алиса пришла в первый класс. Тоненькая вся, синеглазая, с бантами. Папа за неё волновался, вдруг обидят. Он бы подарил дочке какой-нибудь артефакт против мальчишек, двуручный меч или базуку, но с такими примочками в класс не пускают, потому что учителя трусы.
И папа отдал дочку на простое карате. Заранее, с трёх лет.
К школе Алиса выучила семь способов убийства человека сложенной газетой. Она метала ножи, вилки, метко плевала компотом. И в целом, была готова учиться в современных условиях. Спасибо отцу. Ещё, называла перелом ключицы «наименьшим вредом, отрезвляющим противника».
Первую неделю Алиса била мальчиков по одному. Тогда мальчики выбрали пять делегатов. Делегаты сказали «пойдём поговорим». Встречу назначили на среду, за школой, между мусорником и забором. Алиса пришла со сложенной газетой и, по-моему, не сдержалась. Делегаты убежали с криком "идиотка бешеная". В младших классах наступили мир, покой и матриархат. Там и осень закончилась.
А в январе она влюбилась в красивого восьмиклассника. Два дня вздыхала и смотрела фиалковыми глазами, на третий застала его в коридоре, в позе откровенного предательства. Он был прижат к стене, его целовала какая-то корова из девятого. Корове был сломан всего лишь каблук. Парню врезала по желудям. И когда он сложился от нахлынувших эмоций, Алиса его поцеловала. Чтоб понял, дурак. Иначе было не достать, маленькая ведь, почти портативная девочка.
Назавтра в школу пришёл отец. Он слушал и радовался, что не купил базуку. Заведение осталось цело, было куда прийти, узнать об успехах дочери. Директор предложила перейти в соседнюю школу. Там всё ещё бегали сотни небитых детей. Папа подозревал, другая школа не захочет чужих каратистов. А эта школа уже привыкла, адаптировалась. Папа хотел бы остаться, обещал помыть окна и не носиться на переменах. Вытащил деньги, как аргумент. Директор тоже предложила денег, чтоб они всё-таки ушли. Взрослые стали пихать друг другу всё большие суммы. Никто не мог победить. Решили, как психолог скажет, так и поступят.
А психолог – моя маменька.
- Бедная девочка! – воскликнула она. – Ребёнок старался, не давал себя в обиду, всё как велел отец. А теперь кругом непонимание, учителя ругают, дети её боятся, отец набычился. И в любви запуталась. Конечно, поведение девиантное, но ребёнок не виноват. С ней просто надо разговаривать, – сказала маменька.
Она и сама в детстве любила. Одного мальчика. Не знала, как выразить чувства, поймала его, повалила и насыпала песку в трусы. (Очень выразительно, мне кажется).
Маменькиных чувств тоже тогда не поняли. Её даже выгнали из октябрят. А теперь она выросла и диссертацию защитила. Кто-то с ней подолгу беседовал в детстве, видимо.
Завтра ко мне приедет одна молчаливая барышня. Я пересказываю ей свою жужу, за это она готовит цукини с чесноком и петрушкой. И всё счастье моё – в плетении из воздуха городов, чьё население влюбчиво и патологически счастливо в финале. Я обильно вру, за это меня жалеют, целуют в уши и называют Славочкой.
А больше ничего не происходит. Конец зимы. Пежо не здоровается с Опелем, в окне напротив курит отважная женщина и повсюду снег.
© Слава Сэ. Поговори с ней.
Оно прям как на меня сшито - идеально подошло ))
Ташунь, я пофулюганю чуть чуть ))
Памяти Моби Дика
Старый перечник, новый Ахав,
Капитан китобойной калоши,
Носогрейку зубами зажав,
Сжав за пазухой "Белую лошадь",
Непонятным позывом влеком,
Поспешает за белым китом.
Вот перпетуум моби волны -
Дикий спор чернеца с альбиносом.
Ночи долги, да дни сочтены,
И корабль устремляется носом
Вкругоземь за мелькнувшим хвостом,
Но потом наступает "потом":
Контр-Иона и анти-Иов,
Волк морской, непозорный, матёрый,
Небывалый взалкавший улов,
На свой лад попрощался с Матёрой
И материей, хлюпая ртом,
В никуда отправляем китом.
Прочтено и поставлено в док.
Страшных пращуров праведный правнук,
Ты права - я действительно смог
Исполнять, как молитву, исправно
И семью, и работу, и дом.
Но скажи - что МНЕ делать с китом?
/с/
Памяти Моби Дика
Старый перечник, новый Ахав,
Капитан китобойной калоши,
Носогрейку зубами зажав,
Сжав за пазухой "Белую лошадь",
Непонятным позывом влеком,
Поспешает за белым китом.
Вот перпетуум моби волны -
Дикий спор чернеца с альбиносом.
Ночи долги, да дни сочтены,
И корабль устремляется носом
Вкругоземь за мелькнувшим хвостом,
Но потом наступает "потом":
Контр-Иона и анти-Иов,
Волк морской, непозорный, матёрый,
Небывалый взалкавший улов,
На свой лад попрощался с Матёрой
И материей, хлюпая ртом,
В никуда отправляем китом.
Прочтено и поставлено в док.
Страшных пращуров праведный правнук,
Ты права - я действительно смог
Исполнять, как молитву, исправно
И семью, и работу, и дом.
Но скажи - что МНЕ делать с китом?
/с/
что ж это за Слава С. так ненавязчиво и смешно пишет? 
В ЖЖ он - pesen_net
в миру - Слава Сэ. с Риги
в миру - Слава Сэ. с Риги
По ссылке этот пост в ЖЖ, оттуда можно почитать сам журнал. Хорошее настроение обеспечено.
Здорово.Спасибо за открытие, не читала его раньше...
Я тогда тоже похулиганю, чтоб не постить в Винилово.
В тему песня, мне кажется.
Михаил Кочетков. Мой дедушка старый.
Да, эта аватара мне очень нравится.
Спасибо за открытие, не читала его раньше...Я тогда тоже похулиганю, чтоб не постить в Винилово.
В тему песня, мне кажется.
Михаил Кочетков. Мой дедушка старый.
Да, эта аватара мне очень нравится.
У многих людей есть удивительная иллюзия: они как будто существуют целиком, на сто процентов. Якобы их внимание к себе и окружающему, присутствие, желание жить, интерес - это есть все время и везде, где бы они не появились, в реальности и воображении. Какие же странные, эти люди!
Где же набрать столько сил, энергии, а главное смысла, откуда такая гордыня совершенства и цельности?
© Леонид Кроль
Где же набрать столько сил, энергии, а главное смысла, откуда такая гордыня совершенства и цельности?
© Леонид Кроль
Давний друг, многое знающий о моих (сексуальных предпочтениях) маленьких слабостях, как-то прислал ссылку на интервью Фёдорова. Ему предлагают придумать желание, и он отвечает: «чтобы я любил, кого люблю».
Когда мужчина, который мне нравится, разговаривает, я способна только на восхищенный писк: «ми-ми-ми! он такой прекрасный!». Поэтому никогда не знаю, что у них на уме – моё ликование всё заглушает.
Но интервью было текстовое, и одну эту фразу я исхитрилась запомнить.
Подумала, что раньше, когда удавалось полюбить (дважды или трижды), я вроде как записывала в файл человека «я его люблю», и с этого момента для него включался режим наибольшего благоприятствования. Всё – можно, всё – прекрасно, всё – ми-ми-ми. Нет, серьёзно, быть любимым мною легко и приятно.
Позже выяснилось, что если любовь не экстрабрачная, беззаконная и неутоленная, а вполне сбывшаяся, есть нюансы. Оказывается, «я его люблю» нужно записывать в свой файл.
Это действительно очень важно. Оказывается, это себе нужно напоминать – через пять или семь лет, бывает по-разному, - что любишь. Так легко забыть, когда он всё время тут, бродит, что-то делает, иногда мешает. Я знавала людей, которые без этой напоминалки - забывали. Переставали разговаривать, любоваться, спали с кем-то ещё – от одной лишь рассеянности, не прекращая любить.
Главное, потом невозможно объяснить и оправдаться – не понимают. А это ведь очень просто. Просто, как река. Она прекрасна с самолёта, такая серебряная. Она прекрасна, когда летом купаешься в её водах. И когда лежишь на самом берегу, близко-близко рассматривая стрекоз и травы, - кукушкины слёзки, клевер, ещё какую-то безымянную пряную зелень.
Но жить у реки – совсем другое дело, от неё бывает сырость и комары, по весне иногда подтапливает. И тут уж приходится напоминать себе, почему ты однажды решил поселиться именно тут. Поэтому запиши себе: дом – здесь, лето – будет, этого человека – люблю.
© Марта Кетро
Когда мужчина, который мне нравится, разговаривает, я способна только на восхищенный писк: «ми-ми-ми! он такой прекрасный!». Поэтому никогда не знаю, что у них на уме – моё ликование всё заглушает.
Но интервью было текстовое, и одну эту фразу я исхитрилась запомнить.
Подумала, что раньше, когда удавалось полюбить (дважды или трижды), я вроде как записывала в файл человека «я его люблю», и с этого момента для него включался режим наибольшего благоприятствования. Всё – можно, всё – прекрасно, всё – ми-ми-ми. Нет, серьёзно, быть любимым мною легко и приятно.
Позже выяснилось, что если любовь не экстрабрачная, беззаконная и неутоленная, а вполне сбывшаяся, есть нюансы. Оказывается, «я его люблю» нужно записывать в свой файл.
Это действительно очень важно. Оказывается, это себе нужно напоминать – через пять или семь лет, бывает по-разному, - что любишь. Так легко забыть, когда он всё время тут, бродит, что-то делает, иногда мешает. Я знавала людей, которые без этой напоминалки - забывали. Переставали разговаривать, любоваться, спали с кем-то ещё – от одной лишь рассеянности, не прекращая любить.
Главное, потом невозможно объяснить и оправдаться – не понимают. А это ведь очень просто. Просто, как река. Она прекрасна с самолёта, такая серебряная. Она прекрасна, когда летом купаешься в её водах. И когда лежишь на самом берегу, близко-близко рассматривая стрекоз и травы, - кукушкины слёзки, клевер, ещё какую-то безымянную пряную зелень.
Но жить у реки – совсем другое дело, от неё бывает сырость и комары, по весне иногда подтапливает. И тут уж приходится напоминать себе, почему ты однажды решил поселиться именно тут. Поэтому запиши себе: дом – здесь, лето – будет, этого человека – люблю.
© Марта Кетро
Данка с Касей хоронят царевну-лягушку, а я сижу дома.
А без меня у них всё получится неправильно, потому что у них это первый раз. А мы с мамой прошлым летом хоронили птичку, и я всё знаю.
Сперва надо сделать такую красивую ямку, как для «секретика», аккуратно положить туда птичку в салфетке, потом всё засыпать землёй и немножко постоять с грустным лицом (мама называет это смешным словом «скорбь»).
И тогда случается волшебство! Не сразу, но однажды.
Мама сказала, что птичка попадает на небо.
Смешная мама. Куда же ещё попадать птичке? Это же не рыбка!
У тёти Тамилы раньше были рыбки. Надо спросить, куда она их хоронила?
Лягушку вчера нашёл Ромка в овраге за мусоркой. Данка очень обрадовалась и выменяла у него лягушку на ручку от старой мясорубки. И говорит:
- Мы поделим лягушку с Касей пополам, по-честному!
А Кася сразу говорит, что ей не нужна половина дохлой лягушки, что мы злые, и она всё расскажет бабушке.
- Ябеда и плакса! – говорит Данка и сразу хочет делиться со мной.
А я думаю, что вдруг эта лягушка – царевна? Царевну нельзя делить никак. Её надо нарядить красиво, и похоронить с почестями. И тогда случается правильное волшебство!
- А что такое почести? – спрашивает Кася.
- Это воткнуть ей стрелу, как в сказке! – говорит Данка.
- И сделать ей корону! – вдруг воодушевляется Кася.
- И кто-то должен плакать, - добавляю я.
Данка выразительно смотрит на Касю, и та сразу делает скорбное лицо.
Мы прячем лягушку под скамейкой во дворе и идём искать стрелу и корону.
А потом пани Ядзя зовёт нас есть мороженое и смотреть мультики.
И я вспоминаю про царевну-лягушку только поздно вечером, лёжа в кровати. И думаю, как же она там одна, под скамейкой, совсем без всяких почестей?..
А теперь я сижу дома, а они там хоронят. Кася второй раз прибегает ко мне и спрашивает через дверь, какая салфетка лучше: белая с розочками или голубая?
- Белая с розочками, - говорю я.
- Нету, - радостно отвечает Кася, - только голубая есть!
И я волнуюсь, что они там испортят все похороны, и прошу маму выпустить меня хоть на полчасика.
Мама говорит:
- Не морочь голову, Полина. Тапочки надень немедленно. Ты полоскала горло?
Мама говорит:
- Ну как ты умудрилась? Только недавно выздоровела… Колготки поправь.
Мама говорит:
- Господи боже мой, не стой под дверью! Что за ребёнок, сил никаких нет.
А потом Данка с Касей орут под нашими окнами, что пани Ядзя отдала им настоящего дохлого таракана! И что вот он у них - в спичечной коробке! И что на кухне у пани Ядзи есть ещё, только надо поймать! И чтобы я выздоравливала быстрее, а то они сами не могут придумать совсем никаких почестей.
А я думаю: «Ох, всему-то их надо учить…» - надеваю тапочки и иду полоскать горло.
И ещё думаю, что волшебство - оно вокруг. Надо его только поймать.
© Елена Касьян. Царевна-лягушка
А без меня у них всё получится неправильно, потому что у них это первый раз. А мы с мамой прошлым летом хоронили птичку, и я всё знаю.
Сперва надо сделать такую красивую ямку, как для «секретика», аккуратно положить туда птичку в салфетке, потом всё засыпать землёй и немножко постоять с грустным лицом (мама называет это смешным словом «скорбь»).
И тогда случается волшебство! Не сразу, но однажды.
Мама сказала, что птичка попадает на небо.
Смешная мама. Куда же ещё попадать птичке? Это же не рыбка!
У тёти Тамилы раньше были рыбки. Надо спросить, куда она их хоронила?
Лягушку вчера нашёл Ромка в овраге за мусоркой. Данка очень обрадовалась и выменяла у него лягушку на ручку от старой мясорубки. И говорит:
- Мы поделим лягушку с Касей пополам, по-честному!
А Кася сразу говорит, что ей не нужна половина дохлой лягушки, что мы злые, и она всё расскажет бабушке.
- Ябеда и плакса! – говорит Данка и сразу хочет делиться со мной.
А я думаю, что вдруг эта лягушка – царевна? Царевну нельзя делить никак. Её надо нарядить красиво, и похоронить с почестями. И тогда случается правильное волшебство!
- А что такое почести? – спрашивает Кася.
- Это воткнуть ей стрелу, как в сказке! – говорит Данка.
- И сделать ей корону! – вдруг воодушевляется Кася.
- И кто-то должен плакать, - добавляю я.
Данка выразительно смотрит на Касю, и та сразу делает скорбное лицо.
Мы прячем лягушку под скамейкой во дворе и идём искать стрелу и корону.
А потом пани Ядзя зовёт нас есть мороженое и смотреть мультики.
И я вспоминаю про царевну-лягушку только поздно вечером, лёжа в кровати. И думаю, как же она там одна, под скамейкой, совсем без всяких почестей?..
А теперь я сижу дома, а они там хоронят. Кася второй раз прибегает ко мне и спрашивает через дверь, какая салфетка лучше: белая с розочками или голубая?
- Белая с розочками, - говорю я.
- Нету, - радостно отвечает Кася, - только голубая есть!
И я волнуюсь, что они там испортят все похороны, и прошу маму выпустить меня хоть на полчасика.
Мама говорит:
- Не морочь голову, Полина. Тапочки надень немедленно. Ты полоскала горло?
Мама говорит:
- Ну как ты умудрилась? Только недавно выздоровела… Колготки поправь.
Мама говорит:
- Господи боже мой, не стой под дверью! Что за ребёнок, сил никаких нет.
А потом Данка с Касей орут под нашими окнами, что пани Ядзя отдала им настоящего дохлого таракана! И что вот он у них - в спичечной коробке! И что на кухне у пани Ядзи есть ещё, только надо поймать! И чтобы я выздоравливала быстрее, а то они сами не могут придумать совсем никаких почестей.
А я думаю: «Ох, всему-то их надо учить…» - надеваю тапочки и иду полоскать горло.
И ещё думаю, что волшебство - оно вокруг. Надо его только поймать.
© Елена Касьян. Царевна-лягушка
Прошу Тебя, Господи,
дай тому самому человеку,
который читает сейчас эти строки,
всё, о чём он Тебя просит!
Дай ему это полной мерой,
как умеешь давать только Ты один!
И пусть он будет счастлив
во все его дни,
а если невозможно такое,
то хотя бы сколько-нибудь.
Даруй ему
крепкое здоровье
и любовь ближних,
понимание и сочувствие…
Сделай так,
чтобы душа его
всегда светилась
одной лишь любовью
ко всему сущему,
огради его от дурнословия,
от обид и зависти,
от войн и смертей,
от боли физической и душевной,
если же всё это неизбежно, -
не покинь его и тогда,
дай утешение.
Спаси для него всё,
что дорого ему на земле.
Если же поздно просить об этом, -
не лишай его памяти…
Не знаю – верит ли в Тебя
читающий сейчас
эту молитву о нем,
но даже если и не верит:
помоги ему!
Пусть он чувствует,
что - не одинок,
что нужен и любим...
Милостивый и добрый мой Господь!
Исполни это моё желание!
Исполни его так,
чтобы прежде,
чем закроются глаза мои,
я мог сказать:
“ Благодарю Тебя, Господи!
Ты слышишь меня...”
Твой Эльдар Ахадов.
09.10.2007
© Эльдар Ахадов. Молитва о тебе.
дай тому самому человеку,
который читает сейчас эти строки,
всё, о чём он Тебя просит!
Дай ему это полной мерой,
как умеешь давать только Ты один!
И пусть он будет счастлив
во все его дни,
а если невозможно такое,
то хотя бы сколько-нибудь.
Даруй ему
крепкое здоровье
и любовь ближних,
понимание и сочувствие…
Сделай так,
чтобы душа его
всегда светилась
одной лишь любовью
ко всему сущему,
огради его от дурнословия,
от обид и зависти,
от войн и смертей,
от боли физической и душевной,
если же всё это неизбежно, -
не покинь его и тогда,
дай утешение.
Спаси для него всё,
что дорого ему на земле.
Если же поздно просить об этом, -
не лишай его памяти…
Не знаю – верит ли в Тебя
читающий сейчас
эту молитву о нем,
но даже если и не верит:
помоги ему!
Пусть он чувствует,
что - не одинок,
что нужен и любим...
Милостивый и добрый мой Господь!
Исполни это моё желание!
Исполни его так,
чтобы прежде,
чем закроются глаза мои,
я мог сказать:
“ Благодарю Тебя, Господи!
Ты слышишь меня...”
Твой Эльдар Ахадов.
09.10.2007
© Эльдар Ахадов. Молитва о тебе.
Одна из странных особенностей человеческой натуры состоит в том, что человек, имеющий твердое представление о некоторых вещах, все же приходит в ужас, когда непосредственно убеждается, что его представление соответствует действительности.
Рафаэль Сабатини "Одиссея капитана Блада"
Рафаэль Сабатини "Одиссея капитана Блада"
МНЕ ЖАЛЬ...
Мне жаль самого себя, других, всех людей, зверей, птиц... всего живущего.
Мне жаль детей и стариков, несчастных и счастливых... счастливых более, чем несчастных.
Мне жаль победоносных, торжествующих вождей, великих художников, мыслителей, поэтов.
Мне жаль убийцы и его жертвы, безобразия и красоты, притесненных и притеснителей.
Как мне освободиться от этой жалости? Она мне жить не дает... Она, да вот еще скука.
О скука, скука, вся растворенная жалостью! Ниже спуститься человеку нельзя.
Уж лучше бы я завидовал, право!
Да я и завидую - камням.
/с/
Мне жаль самого себя, других, всех людей, зверей, птиц... всего живущего.
Мне жаль детей и стариков, несчастных и счастливых... счастливых более, чем несчастных.
Мне жаль победоносных, торжествующих вождей, великих художников, мыслителей, поэтов.
Мне жаль убийцы и его жертвы, безобразия и красоты, притесненных и притеснителей.
Как мне освободиться от этой жалости? Она мне жить не дает... Она, да вот еще скука.
О скука, скука, вся растворенная жалостью! Ниже спуститься человеку нельзя.
Уж лучше бы я завидовал, право!
Да я и завидую - камням.
/с/
Когда меня дочь спрашивает - почему ты не хочешь повисеть вместе со мной вниз головой на шведской стенке? - это, наверное, оно. Или, например, заграницу. Я когда демобилизовалась из армии, мы сразу поехали в Англию и Ирландию, почти на три недели. Жили у друзей, питались из расчета "полтора фунта в день". На обед рвали ежевику в городских парках. Знаете, сколько ежевики растет в Дублине осенью? Запросто хватает на обед. Покупали в Макдональдсе одно мороженое на двоих, посыпали ежевикой и ели. И всем было хорошо. А сейчас зайди об этом речь, ну куда мы поедем на полтора фунта в день. Мы и на три не поедем. Возраст не тот.
Не поедем с места в карьер со спальниками в Эйлат, ночевать на берегу моря и завтракать йогуртом на четверых. Не сможем не спать три ночи подряд, чтобы закончить срочную работу. Одну ночь не спать еще сможем, но следующий день уже потерян, поэтому, если он рабочий, то никаких тебе "не спать". Не знакомимся на улице фразой "простите, вы не подскажете, почему у мобильного телефона нет гудка?". Придумали когда-то задание на коммуникацию группе подростков: ходить по улицам и спрашивать у прохожих, что такое любовь. Столько ответов тогда получили, где они все? За мной в бассейне несколько дней назад обаятельно ухаживал руководитель группы здоровья "Пенсионный фонд". Он, наверное, думал: вот какая молодая женщина интересная, в красивой купальной шапочке, которая делает ее привлекательно похожей на носатый гриб в очках. А я думала: какая прелесть. Когда все было из расчета полтора фунта в день, я бы так не подумала. Я тогда в обаятельных стариках видела исключительно дедушек. Я и сейчас в них вижу дедушек, но, когда они галантно распахивают мне дверь, и я чувствую - им приятно, мне приятно тоже. Это возраст, да.
С возрастом непонятно вообще. Потому что сначала ты идешь на свадьбу друзей, через два дня - на свадьбу дочери друзей, а потом к тебе приходит твой ровесник и спрашивает "а вот как бы с мальчиком познакомиться". И вы думаете вместе, как бы ему с мальчиком познакомиться, потому что ведь действительно, проблема. У приятелей недавно внучка родилась. С ней запросто можно познакомиться, только пока в другом смысле. А когда можно будет в нужном, кто знает, где мы тогда будем вообще все?
Или вот дети вокруг. Я с ними работаю. Не только с ними, но с ними тоже. Поэтому раз в неделю, как правило, играю в шашки, два раза в неделю - в солдатики, а уж лепить из пластелина могу с закрытыми глазами. У меня по вторникам и четвергам под ногтями обязательно пластелин. Это тоже возраст? Пятна от гуаши отмываются без проблем, а с шариковой ручкой хуже, особенно на обшлагах. Я, когда на родительское собрание иду, если оно во вторник или четверг, всегда думаю "надо сказать что-нибудь про работу, а то у меня опять такой вид, будто я только что из цирка". Но забываю. У меня часто такой вид, будто я только что из цирка. Видимо, поэтому я уже очень много лет не ходила в цирк.
С другой стороны, возраст как-то освобождает. Меня на прошлой неделе очень звали зайти посидеть вечером к друзьям, потому что приехали хорошие известные барды, которые как раз у этих друзей ночуют и как было бы хорошо, если бы ты тоже зашла. Мне и самой было бы хорошо, если бы я тоже зашла. Но я работаю. Есть такой анекдот, про Ленина в Польше. Когда на картине под названием "Ленин в Польше" изображены мужчина и женщина, она - Крупская, он - Дзержинский. А Ленин где? А Ленин в Польше. Это про меня. Не потому, что на моих картинах происходят всякие безобразия (они как раз нет), а потому, что меня никогда нет нигде, я на работе. У меня с ней роман. Я ее люблю, хочу и могу одновременно. Поэтому я очень редко могу еще что-нибудь. Скажем, зайти вечером посидеть к друзьям. То есть могу. Например, после двенадцати ночи, если вторник или четверг. Не вопрос, приходи когда сможешь, сказали мне. Мы постараемся досидеть. Но это было еще не все. Во вторник или четверг я работаю с очень религиозными пациентами. Поэтому, как приличная замужняя женщина, покрываю волосы - хожу на работу в кепке. За день, проведенный в кепке, вьющиеся волосы превращаются в паклю. После кепки волосы нужно немедленно мыть, а до того показывать никому нельзя. Женщины меня поймут (особенно те, у кого тоже возраст). Если я после двенадцати еще отправлюсь домой мыть голову, приятные посиделки у друзей не то что закончатся, а уже забудутся. А если я не вымою голову, у меня на голове будет пакля. В двадцать лет я бы пошла прямо в пакле. Но сейчас не могу. Не тот возраст.
Ну и в качестве полного счастья в том религиозном центре, с которым я работаю, в тот день всем терапевтам подарили подарки на Песах. Подарками на Песах оказались кусты. Очень зеленые, в горшках. Кто-нибудь, наверное, сказал, что это просто такие растения, но при моих габаритах за одним таким растением можно укрыться целиком. Поэтому программа развлечений включала еще и забор домой куста.
Часы пробили одиннадцать, я закончила работу и поняла, что сейчас либо быстро придумываю что-то в смысле пакли, либо придумываю что-то еще быстрей, потому что за ту минуту, пока я думала эту фразу, одна минута из оставшихся у меня пяти уже прошла. Я пошла в ванную, сняла кепку, сунула голову под кран и вымыла холодной водой (бойлер надо было включать заранее, а я не сообразила). В качестве шампуня пришлось использовать мыло для рук "Цвет сирени". Уже закончив и капая во все стороны с волос, я вспомнила, что у меня нет полотенца. Поскольку его не было в любом случае, тонуть в раздумьях не имело смысла. Я вытерла волосы мягкими салфетками, которые в больших количествах водятся в любой психологической конторе, и только тогда заметила, что на мыле для рук "Цвет сирени" красуется надпись "с трижды усиленным запахом". Данная информация никак не повлияла на мои действия, зато освободила от напряженного размышления "чем это тут так сильно пахнет".
Выйти с непокрытой головой из религиозного центра в ультрарелигиозном районе, это примерно как выйти из моей собственной клиники без штанов. Я нахлобучила кепку на мокрые волосы, но заправлять их под нее уже не стала. Обрадованные волосы весело торчали во все стороны. Тоже так себе для того района, но я решила рискнуть. До машины было идти всего-ничего, к тому же у меня был куст.
Следующая сцена выглядела так. Из калитки очень религиозного терапевтического центра в очень религиозном районе выскользнул очень лохматый терапевт с мокрыми волосами и в сползающей на одно ухо кепке. В руках терапевт нес куст. Поскольку куст только немногим уступал размерами терапевту, мокрые волосы и сползающая кепка не слишком бросались в глаза. По крайней мере, терапевт на это надеялся. Деловито драпируясь кустом, он поскакал вниз по центральной улице района, ежась от холода и источая трижды усиленный запах сирени. Улица с интересом оглядывалась, но протестов не выражала.
Волосы я сушила, на полную мощность включив в машине печку. За дорогу почти высохла. Пробежала через дом, посмотрела на собственную семью, сделала пару срочных звонков и - вы еще помните, для чего все это было? - убежала в гости. Где меня на крыльце очень тепло встретила чудесная компания всех собравшихся, как раз расходящаяся по домам.
И ладно волосы с запахом сирени, сказала я дома Диме, одновременно жалуясь и смеясь. Ладно эпатаж центральной улицы ортодоксального района, настоящие иудеи еще и не такое переживут. И даже ладно посиделки, хотя и жалко. Но, скажи мне на милость, куда мы поставим куст?
И вот что я этим хочу сказать. Моя мама много лет говорила, что ей тридцать шесть лет. Не в качестве обмана, все, кого это касалось, знали ее настоящий возраст. Но, когда о нем заходила речь, мама оставалась непреклонной: мне тридцать шесть. Сегодня мне самой исполняется тридцать шесть. Поэтому, мама, нам придется теперь говорить, что тебе тридцать семь.
© Виктория Райхер. Не тот возраст.
Не поедем с места в карьер со спальниками в Эйлат, ночевать на берегу моря и завтракать йогуртом на четверых. Не сможем не спать три ночи подряд, чтобы закончить срочную работу. Одну ночь не спать еще сможем, но следующий день уже потерян, поэтому, если он рабочий, то никаких тебе "не спать". Не знакомимся на улице фразой "простите, вы не подскажете, почему у мобильного телефона нет гудка?". Придумали когда-то задание на коммуникацию группе подростков: ходить по улицам и спрашивать у прохожих, что такое любовь. Столько ответов тогда получили, где они все? За мной в бассейне несколько дней назад обаятельно ухаживал руководитель группы здоровья "Пенсионный фонд". Он, наверное, думал: вот какая молодая женщина интересная, в красивой купальной шапочке, которая делает ее привлекательно похожей на носатый гриб в очках. А я думала: какая прелесть. Когда все было из расчета полтора фунта в день, я бы так не подумала. Я тогда в обаятельных стариках видела исключительно дедушек. Я и сейчас в них вижу дедушек, но, когда они галантно распахивают мне дверь, и я чувствую - им приятно, мне приятно тоже. Это возраст, да.
С возрастом непонятно вообще. Потому что сначала ты идешь на свадьбу друзей, через два дня - на свадьбу дочери друзей, а потом к тебе приходит твой ровесник и спрашивает "а вот как бы с мальчиком познакомиться". И вы думаете вместе, как бы ему с мальчиком познакомиться, потому что ведь действительно, проблема. У приятелей недавно внучка родилась. С ней запросто можно познакомиться, только пока в другом смысле. А когда можно будет в нужном, кто знает, где мы тогда будем вообще все?
Или вот дети вокруг. Я с ними работаю. Не только с ними, но с ними тоже. Поэтому раз в неделю, как правило, играю в шашки, два раза в неделю - в солдатики, а уж лепить из пластелина могу с закрытыми глазами. У меня по вторникам и четвергам под ногтями обязательно пластелин. Это тоже возраст? Пятна от гуаши отмываются без проблем, а с шариковой ручкой хуже, особенно на обшлагах. Я, когда на родительское собрание иду, если оно во вторник или четверг, всегда думаю "надо сказать что-нибудь про работу, а то у меня опять такой вид, будто я только что из цирка". Но забываю. У меня часто такой вид, будто я только что из цирка. Видимо, поэтому я уже очень много лет не ходила в цирк.
С другой стороны, возраст как-то освобождает. Меня на прошлой неделе очень звали зайти посидеть вечером к друзьям, потому что приехали хорошие известные барды, которые как раз у этих друзей ночуют и как было бы хорошо, если бы ты тоже зашла. Мне и самой было бы хорошо, если бы я тоже зашла. Но я работаю. Есть такой анекдот, про Ленина в Польше. Когда на картине под названием "Ленин в Польше" изображены мужчина и женщина, она - Крупская, он - Дзержинский. А Ленин где? А Ленин в Польше. Это про меня. Не потому, что на моих картинах происходят всякие безобразия (они как раз нет), а потому, что меня никогда нет нигде, я на работе. У меня с ней роман. Я ее люблю, хочу и могу одновременно. Поэтому я очень редко могу еще что-нибудь. Скажем, зайти вечером посидеть к друзьям. То есть могу. Например, после двенадцати ночи, если вторник или четверг. Не вопрос, приходи когда сможешь, сказали мне. Мы постараемся досидеть. Но это было еще не все. Во вторник или четверг я работаю с очень религиозными пациентами. Поэтому, как приличная замужняя женщина, покрываю волосы - хожу на работу в кепке. За день, проведенный в кепке, вьющиеся волосы превращаются в паклю. После кепки волосы нужно немедленно мыть, а до того показывать никому нельзя. Женщины меня поймут (особенно те, у кого тоже возраст). Если я после двенадцати еще отправлюсь домой мыть голову, приятные посиделки у друзей не то что закончатся, а уже забудутся. А если я не вымою голову, у меня на голове будет пакля. В двадцать лет я бы пошла прямо в пакле. Но сейчас не могу. Не тот возраст.
Ну и в качестве полного счастья в том религиозном центре, с которым я работаю, в тот день всем терапевтам подарили подарки на Песах. Подарками на Песах оказались кусты. Очень зеленые, в горшках. Кто-нибудь, наверное, сказал, что это просто такие растения, но при моих габаритах за одним таким растением можно укрыться целиком. Поэтому программа развлечений включала еще и забор домой куста.
Часы пробили одиннадцать, я закончила работу и поняла, что сейчас либо быстро придумываю что-то в смысле пакли, либо придумываю что-то еще быстрей, потому что за ту минуту, пока я думала эту фразу, одна минута из оставшихся у меня пяти уже прошла. Я пошла в ванную, сняла кепку, сунула голову под кран и вымыла холодной водой (бойлер надо было включать заранее, а я не сообразила). В качестве шампуня пришлось использовать мыло для рук "Цвет сирени". Уже закончив и капая во все стороны с волос, я вспомнила, что у меня нет полотенца. Поскольку его не было в любом случае, тонуть в раздумьях не имело смысла. Я вытерла волосы мягкими салфетками, которые в больших количествах водятся в любой психологической конторе, и только тогда заметила, что на мыле для рук "Цвет сирени" красуется надпись "с трижды усиленным запахом". Данная информация никак не повлияла на мои действия, зато освободила от напряженного размышления "чем это тут так сильно пахнет".
Выйти с непокрытой головой из религиозного центра в ультрарелигиозном районе, это примерно как выйти из моей собственной клиники без штанов. Я нахлобучила кепку на мокрые волосы, но заправлять их под нее уже не стала. Обрадованные волосы весело торчали во все стороны. Тоже так себе для того района, но я решила рискнуть. До машины было идти всего-ничего, к тому же у меня был куст.
Следующая сцена выглядела так. Из калитки очень религиозного терапевтического центра в очень религиозном районе выскользнул очень лохматый терапевт с мокрыми волосами и в сползающей на одно ухо кепке. В руках терапевт нес куст. Поскольку куст только немногим уступал размерами терапевту, мокрые волосы и сползающая кепка не слишком бросались в глаза. По крайней мере, терапевт на это надеялся. Деловито драпируясь кустом, он поскакал вниз по центральной улице района, ежась от холода и источая трижды усиленный запах сирени. Улица с интересом оглядывалась, но протестов не выражала.
Волосы я сушила, на полную мощность включив в машине печку. За дорогу почти высохла. Пробежала через дом, посмотрела на собственную семью, сделала пару срочных звонков и - вы еще помните, для чего все это было? - убежала в гости. Где меня на крыльце очень тепло встретила чудесная компания всех собравшихся, как раз расходящаяся по домам.
И ладно волосы с запахом сирени, сказала я дома Диме, одновременно жалуясь и смеясь. Ладно эпатаж центральной улицы ортодоксального района, настоящие иудеи еще и не такое переживут. И даже ладно посиделки, хотя и жалко. Но, скажи мне на милость, куда мы поставим куст?
И вот что я этим хочу сказать. Моя мама много лет говорила, что ей тридцать шесть лет. Не в качестве обмана, все, кого это касалось, знали ее настоящий возраст. Но, когда о нем заходила речь, мама оставалась непреклонной: мне тридцать шесть. Сегодня мне самой исполняется тридцать шесть. Поэтому, мама, нам придется теперь говорить, что тебе тридцать семь.
© Виктория Райхер. Не тот возраст.
Когда человек уже совсем готов к выходу в этот мир, к нему приходит Господь Бог с огромной меховой шапкой в руках. «Тяни», – говорит Господь Бог, и человек вытягивает из шапки бумажку со своим Предназначением. И вот выходит он в мир, разжимает кулак – а нет бумажки, там осталась. И прочитать не успел. Некоторое время человек ещё надеется, что бумажка с предназначением как-то выпадет из его матушки, и ползает за ней везде по пятам, но нет, ничего такого не выпадает. Надо, значит, человеку самому думать головой своей круглой с ушами, для того и сделан он человеком, а не х***ёй шестиногой. Х**не-то шестиногой что? В ней Предназначение зашито насмерть, как программа стирки цветного белья в стиральной машине. А человеку приходится всё самому, всё самому.
Вот и мается он, бедолага. Хорошо, если Предназначение у него простое – родить сына, посадить дерево и всё такое. Или, допустим, заболеть во младенчестве коклюшем и помереть. А если ему предписано зарубить топором старуху на Сенной площади для того, чтобы другой человек написал про это роман? А если не предписано, а он зарубил?
На самом же деле узнать своё Предназначение не очень сложно: если человек делает что-то просто так, не за деньги, и вообще никому это нах** не нужно, то это значит, что вот это самое и есть его Предназначение. Другое дело, что есть такие люди, которые просто так вообще ничего делать не станут – им, конечно, сложнее.
От других занятий выполнение Предназначения отличается тем, что награда за его исполнение никакая на Земле не положена, потом будет вознаграждение, после Смерти, или вообще не будет – не главное это. Но, чтобы исполнять Предназначение, человеку же надо что-то есть, жить как-то, вот и занимается он разной скучной х***ей, за которую вознаграждение, наоборот, положено прямо сейчас или в крайнем случае в понедельник. Но и это у человека получается плохо, потому что вот занимается человек скучной х***ёй, занимается – и вдруг чувствует, что пора поисполнять Предназначение. В этом случае он обязан немедленно всё бросить, послать всех нах**, отключить телефон и исполнять. Потому что это вообще единственная причина, почему он здесь находится, нет больше никаких других и не будет.
А люди барабанят в дверь, разрывают телефон, кричат, стучат на него по столу кулаком и не дают ему денег. Потому что сами-то они Предназначение своё исполняют плохо, кое-как: семья у них, дети, дела, тёща злая, работа, времени мало. И, если они видят человека, который исполняет Предназначение исправно, их тут же давит Жаба. Потому что они хорошо знают, что бывает с человеком, который не выполнил Предназначение. Ну или догадываются.
Умирают люди только в двух случаях: когда они уже исполнили своё Предназначение, или когда Мироздание поняло, что они его исполнять и не собираются. Мироздание – его не на***шь.
© Дмитрий Горчев
Вот и мается он, бедолага. Хорошо, если Предназначение у него простое – родить сына, посадить дерево и всё такое. Или, допустим, заболеть во младенчестве коклюшем и помереть. А если ему предписано зарубить топором старуху на Сенной площади для того, чтобы другой человек написал про это роман? А если не предписано, а он зарубил?
На самом же деле узнать своё Предназначение не очень сложно: если человек делает что-то просто так, не за деньги, и вообще никому это нах** не нужно, то это значит, что вот это самое и есть его Предназначение. Другое дело, что есть такие люди, которые просто так вообще ничего делать не станут – им, конечно, сложнее.
От других занятий выполнение Предназначения отличается тем, что награда за его исполнение никакая на Земле не положена, потом будет вознаграждение, после Смерти, или вообще не будет – не главное это. Но, чтобы исполнять Предназначение, человеку же надо что-то есть, жить как-то, вот и занимается он разной скучной х***ей, за которую вознаграждение, наоборот, положено прямо сейчас или в крайнем случае в понедельник. Но и это у человека получается плохо, потому что вот занимается человек скучной х***ёй, занимается – и вдруг чувствует, что пора поисполнять Предназначение. В этом случае он обязан немедленно всё бросить, послать всех нах**, отключить телефон и исполнять. Потому что это вообще единственная причина, почему он здесь находится, нет больше никаких других и не будет.
А люди барабанят в дверь, разрывают телефон, кричат, стучат на него по столу кулаком и не дают ему денег. Потому что сами-то они Предназначение своё исполняют плохо, кое-как: семья у них, дети, дела, тёща злая, работа, времени мало. И, если они видят человека, который исполняет Предназначение исправно, их тут же давит Жаба. Потому что они хорошо знают, что бывает с человеком, который не выполнил Предназначение. Ну или догадываются.
Умирают люди только в двух случаях: когда они уже исполнили своё Предназначение, или когда Мироздание поняло, что они его исполнять и не собираются. Мироздание – его не на***шь.
© Дмитрий Горчев
Кот Рыжик в полном смятении метался по сугробам, отмораживая свою любвеобильность, и кричал:
- Ну и где? Где, я вас спрашиваю, весна? Ну что за страна, а? Где девчонки, подснежники, щебетанье птиц? Хоть воробьев чириканье, хоть ворон карканье, где?! Я уже не говорю о оттепели. Снег с неба сыпется как прорвало у них там, а у этих весна тут. Сплошной обман и вранье!
А люди слушали кошачий крик и улыбались:
- Ишь как орет. Весну чует. Котов не проведешь, ведь. Значит, все-таки конец зиме.
© Сергей Узун
- Ну и где? Где, я вас спрашиваю, весна? Ну что за страна, а? Где девчонки, подснежники, щебетанье птиц? Хоть воробьев чириканье, хоть ворон карканье, где?! Я уже не говорю о оттепели. Снег с неба сыпется как прорвало у них там, а у этих весна тут. Сплошной обман и вранье!
А люди слушали кошачий крик и улыбались:
- Ишь как орет. Весну чует. Котов не проведешь, ведь. Значит, все-таки конец зиме.
© Сергей Узун
В большой комнате было раскидано неимоверное количество сундучков и шкатулочек.
- Совсем уже обнаглели. – пробурчала Алиса и открыла первый сундучок.
Из сундучка выпало что-то, непонятного цвета и формы.
- Съешь меня. – запищало что-то.
– Да щас! Ты вообще – что? – поинтересовалась Алиса.
- Пирожок! – хихикнуло что-то. – Съешь меня.
- Ой как это замечательно выглядит! Прям вот весь рот слюной наполнился! Обязательно попробую приготовить! Спасибо за рецепт! Нямка! – елейно пропела Алиса, которой неоднократно приходилось бывать на кулинарных форумах.
- Съешь меня! – пропищал пирожок.
- Раньше хоть с бумажками были. – поморщилась Алиса и съела пирожок.
- Ты сосиски, что ли, ела? – запищал пирожок где-то внутри.
- Во попала. И вырасти - не выросла, и в животе радио теперь. - сказала Алиса и открыла большой сундук.
- Погладь меня! – дико заорал манул.
- Ой, не то. – захлопнула сундук Алиса и открыла сундучок поменьше.
- Выпей меня! – запищал пузырек.
- Привет, полтос! – обрадовалась Алиса и выпила.
- Занюхай меня! – запищал внутри алкоголь. – Слева от тебя коробочка.
- Здравствуй, Алиса! – вывалилась из коробочки корочка черного хлеба.- Понюхай меня!
- Аххх! – крякнула Алиса. – А ничего тут у вас.
- Погладь меня!!! – завыл манул в большом сундуке.
- Цыц там! – прикрикнула Алиса и открыла следующий сундучок.
В сундучке молча лежали пирожок с надписью «Съешь меня» и пузырек с надписью «Выпей меня».
- Ага! Вы настоящие. От которых растут и уменьшаются. – поняла Алиса. – Вы обождете, наверное. Тут еще много коробочек.
И она начала открывать все подряд.
- Повтори меня! – солидно сказала водка.
- Понюхай меня! – закричала корочка хлеба.
- Съешь меня! – закричал огурчик.
- Покури меня! – сказал табак.
- Погладь меня!!!! – завыл манул.
- Спой меня! – попросила песня.
- Станцуй меня! – ухнул танец.
- Выпей меня! Закуси меня! Запей мной! Обними меня! Держись за меня! – раздался целый хор голосов.
- Стой-стой-стой! – сказала Алиса. – Кто сказал «обними меня»?
- Это у меня выросли запросы! – сообщил из сундука манул.
- Тьфу на тебя! – сказала Алиса и пнула сундук.
- Почувствуй меня! – сказали из какой-то коробки.
- Это оргазм? – спросила Алиса.
- Это счастье! – ответили непонятно откуда.
- Это подождет! Я сейчас вполне счастлива. – широко улыбнулась Алиса. – У меня тут еще пара сотен коробочек и я никуда не спешу.
© Сергей Узун. Прочти меня.
- Совсем уже обнаглели. – пробурчала Алиса и открыла первый сундучок.
Из сундучка выпало что-то, непонятного цвета и формы.
- Съешь меня. – запищало что-то.
– Да щас! Ты вообще – что? – поинтересовалась Алиса.
- Пирожок! – хихикнуло что-то. – Съешь меня.
- Ой как это замечательно выглядит! Прям вот весь рот слюной наполнился! Обязательно попробую приготовить! Спасибо за рецепт! Нямка! – елейно пропела Алиса, которой неоднократно приходилось бывать на кулинарных форумах.
- Съешь меня! – пропищал пирожок.
- Раньше хоть с бумажками были. – поморщилась Алиса и съела пирожок.
- Ты сосиски, что ли, ела? – запищал пирожок где-то внутри.
- Во попала. И вырасти - не выросла, и в животе радио теперь. - сказала Алиса и открыла большой сундук.
- Погладь меня! – дико заорал манул.
- Ой, не то. – захлопнула сундук Алиса и открыла сундучок поменьше.
- Выпей меня! – запищал пузырек.
- Привет, полтос! – обрадовалась Алиса и выпила.
- Занюхай меня! – запищал внутри алкоголь. – Слева от тебя коробочка.
- Здравствуй, Алиса! – вывалилась из коробочки корочка черного хлеба.- Понюхай меня!
- Аххх! – крякнула Алиса. – А ничего тут у вас.
- Погладь меня!!! – завыл манул в большом сундуке.
- Цыц там! – прикрикнула Алиса и открыла следующий сундучок.
В сундучке молча лежали пирожок с надписью «Съешь меня» и пузырек с надписью «Выпей меня».
- Ага! Вы настоящие. От которых растут и уменьшаются. – поняла Алиса. – Вы обождете, наверное. Тут еще много коробочек.
И она начала открывать все подряд.
- Повтори меня! – солидно сказала водка.
- Понюхай меня! – закричала корочка хлеба.
- Съешь меня! – закричал огурчик.
- Покури меня! – сказал табак.
- Погладь меня!!!! – завыл манул.
- Спой меня! – попросила песня.
- Станцуй меня! – ухнул танец.
- Выпей меня! Закуси меня! Запей мной! Обними меня! Держись за меня! – раздался целый хор голосов.
- Стой-стой-стой! – сказала Алиса. – Кто сказал «обними меня»?
- Это у меня выросли запросы! – сообщил из сундука манул.
- Тьфу на тебя! – сказала Алиса и пнула сундук.
- Почувствуй меня! – сказали из какой-то коробки.
- Это оргазм? – спросила Алиса.
- Это счастье! – ответили непонятно откуда.
- Это подождет! Я сейчас вполне счастлива. – широко улыбнулась Алиса. – У меня тут еще пара сотен коробочек и я никуда не спешу.
© Сергей Узун. Прочти меня.
МАСКА MEDICO DELLA PESTE
Я в тяжелом плаще и в перчатках из кожи вола
Щекочу мостовую набитою ладаном тростью,
В облачении полном, посол моего ремесла,
Я иду принимать дорогую веселую гостью.
Гостья входит в дома через створки закрытых дверей,
По мостам и каналам пускается в дикую пляску,
И, как принято это в республике вольной моей,
Я иду на свиданье, надев карнавальную маску.
В круглых птичьих глазах по осколку прозрачной слюды,
А в изогнутом клюве – из дальней страны благовонье,
Но смешон маскарад перед пастью великой беды,
И смешон мой диплом, что получен в ученой Болонье.
Гостья в городе нашем свои утверждает права,
Ни cуду, ни cенату за то не давая отчета:
Мочениго Джованни - дож номером семьдесят два –
Был повержен шутя. А безродных – так этих без счета.
Целовала она мавританских купцов, христиан,
Бородатых менял, что живут в иудейском законе,
Ей в палаццо своем соблазнён сам старик Тициан,
А еще до него - молодой небогатый Джорджоне.
Вот один из любовников – пламя гниенья внутри,
В кровь искусанный рот жадно дышит, бормочет невнятно,
На измученной шее, в подмышках, в паху – волдыри,
На пергаменте щек - мертвой плоти чернильные пятна.
Он увидел меня – и в глазах не надежда, а страх
И сознанье того, что бессильна моя медицина,
Что нелепа моя шарлатанская палка в руках,
Что четыреста лет отделяют от стрептомицина.
Душный воздух, в котором зараза, отчаянье, гной,
Остановят, не пустят к лицу ароматные соли,
И зловещая маска – трусливый экран между мной
И разлившимся морем сплошной человеческой боли.
Я рукою махну, и к постели его подойдут
Два больших, как утёсы, уже обреченных атлета
И поднимут его, и на лодке с другими свезут
Умирать в лазарет на чумной островок Лазаретто.
Сколько сотен и тысяч туда, а назад – никого
Носит вниз по Большому Каналу печальная барка.
И за всех пассажиров и, может, себя самого
Я поставлю свечу в кафедральном соборе Сан-Марко.
А когда вновь опутает улиц твоих западня,
Я глотну, как вина, клуб волшебно сырого тумана,
И не страшно ничуть - ты без маски узнаешь меня,
Город слёз и любви, нереальный, как Фата Моргана.
Вот облезлая крыса навстречу устало ползет,
И к финалу приблизилась средневековая сказка...
А по серой воде мимо ярких дворцов поплывёт
Безопасная, глупая, подлая, страшная маска.
оооооооо (аффтар: Бабука)
Я в тяжелом плаще и в перчатках из кожи вола
Щекочу мостовую набитою ладаном тростью,
В облачении полном, посол моего ремесла,
Я иду принимать дорогую веселую гостью.
Гостья входит в дома через створки закрытых дверей,
По мостам и каналам пускается в дикую пляску,
И, как принято это в республике вольной моей,
Я иду на свиданье, надев карнавальную маску.
В круглых птичьих глазах по осколку прозрачной слюды,
А в изогнутом клюве – из дальней страны благовонье,
Но смешон маскарад перед пастью великой беды,
И смешон мой диплом, что получен в ученой Болонье.
Гостья в городе нашем свои утверждает права,
Ни cуду, ни cенату за то не давая отчета:
Мочениго Джованни - дож номером семьдесят два –
Был повержен шутя. А безродных – так этих без счета.
Целовала она мавританских купцов, христиан,
Бородатых менял, что живут в иудейском законе,
Ей в палаццо своем соблазнён сам старик Тициан,
А еще до него - молодой небогатый Джорджоне.
Вот один из любовников – пламя гниенья внутри,
В кровь искусанный рот жадно дышит, бормочет невнятно,
На измученной шее, в подмышках, в паху – волдыри,
На пергаменте щек - мертвой плоти чернильные пятна.
Он увидел меня – и в глазах не надежда, а страх
И сознанье того, что бессильна моя медицина,
Что нелепа моя шарлатанская палка в руках,
Что четыреста лет отделяют от стрептомицина.
Душный воздух, в котором зараза, отчаянье, гной,
Остановят, не пустят к лицу ароматные соли,
И зловещая маска – трусливый экран между мной
И разлившимся морем сплошной человеческой боли.
Я рукою махну, и к постели его подойдут
Два больших, как утёсы, уже обреченных атлета
И поднимут его, и на лодке с другими свезут
Умирать в лазарет на чумной островок Лазаретто.
Сколько сотен и тысяч туда, а назад – никого
Носит вниз по Большому Каналу печальная барка.
И за всех пассажиров и, может, себя самого
Я поставлю свечу в кафедральном соборе Сан-Марко.
А когда вновь опутает улиц твоих западня,
Я глотну, как вина, клуб волшебно сырого тумана,
И не страшно ничуть - ты без маски узнаешь меня,
Город слёз и любви, нереальный, как Фата Моргана.
Вот облезлая крыса навстречу устало ползет,
И к финалу приблизилась средневековая сказка...
А по серой воде мимо ярких дворцов поплывёт
Безопасная, глупая, подлая, страшная маска.
оооооооо (аффтар: Бабука)