«Катя, зайди в квартиру!» - это бабушка, а за окном подъездного окна – Дед Мороз и Новый Год – я вижу их бороды в клубах морозной ночи и печного дыма, плывущего по поселку.

Я теперь каждый год их тайно жду, эти табуретки. Кто-то постучит в соседские двери и спросит: «Ой, а у вас сегодня много гостей? А к нам с Алтая все родственники приехали, сидеть не на чем…». И вот весь подъезд несет к двери той одинокой женщины, к которой приехала алтайская родня, табуретку, стул, у кого что лишнее.

Так было, наверное, только раз, но мне думалось, это повторялось каждый год – всегда, везде, во всех домах, сейчас только традиция прервана.

Один раз я не выдержала – постучалась с салатом в новогоднюю ночь в незнакомую дверь: «С наступающим! Вот, возьмите салат, у меня еще много!» А мне сухо, как в кассе ответили: «Спасибо, не нужно, у нас все есть».

А в детстве брали. Звонок. Принесли в кастрюле часть гуся. «Брат из Коченево привез, они прямо на улице коптили – совсем свежекопченый гусь!» «Да вы не разувайтесь, не разувайтесь, Катя, расскажи, что ты для Деда Мороза выучила. Я сейчас вам кастрюлю верну с пельменями, свинина от Сидоркиных».

Новый год – ночь открытых квартир. Соседка наша, учительница физкультуры в техникуме, вынесла в подъезд таз с винегретом. «Вы, если надо, наложите себе, а мне уже ставить негде – холодильник полный, а эта дура никуда не входит».

Новый год у нас был веселый – приходили бабушкины партийные друзья, веселые, краснолицые, как Деды Морозы, мужчины и их розовые хохочущие жены, похожие на новогодние шары с елок– блестящие платья, бусы и кудри, Красная Москва, Рижская Сирень или даже Быть Может…

Звенели бутылки партийной водки, я с детства полюбила ее запах и хохот. На старой тумбочке стояло радио, в углу залы пахла елка, полная космонавтов, хрущевских кукуруз и сталинских девочек с урожаем, я плохо помню, о чем говорил голос из радио и сами Двенадцать часов я тоже почти не помню, да и сейчас они важны лишь как время отправления поезда.

Но был какой-то непойманный мною тогда волшебный момент, когда нужно было всем нам – бабушке, поддатым партийным Дедам Морозом, их женам – блестящим шарам, и мне, закутанной во все платки, выкатить на улицу, несясь по новогодней лестнице, встречая всех соседей – учительницу физкультуры из техникума с винегретом, одинокую женщину и всю ее алтайскую родню, - и кричать: « С Новым годом! Счастьица! А давайте к нам! А у нас винегрет! А у нас гусь! А у нас Генка на гармони сыграет! Игнатьич! По беленькой! С Новым годом! Будьте счастливы! Счастливы!... Счастливы…»

И мы были счастливы, и я, выкаченная в сугроб на мороз, замирала на минуту и думала, глядя на прыгающих, дорогих мне бабушку и ее друзей с бенгальскими огнями, что Новый Год – это волшебный человек, бабушкин знакомый, скоро придет, и тогда все будут окончательно счастливы, хотя куда уж еще счастливее.